ОПЕР, или В городе нашенском

А что я могу сказать, сделать, когда пистолетный ствол гипнотизирует тебя своим черным глазом, из которого вот-вот вырвется смерть. Мне не страшно, но тела своего я не чувствую, не смогу сделать рывок, ударить, если противник окажется вдруг совсем рядом. Какая-то вялость в мышцах и полная апатия к происходящему, хотя я все прекрасно понимаю, все отлично осознаю. Противник делает ко мне шаг, я отступаю. Почему он не стреляет, покуражиться хочет? Шаг за шагом мы оказываемся в комнате.

– Разверни кресло и садись лицом к окну. Что же ты без оружия на дело ходишь? Повезло тебе, прямо везунчик.

Почему повезло, почему везунчик, не понимаю. Медленно, не делая резких движений, разворачиваю кресло и сажусь. Теперь я не вижу противника, хочется сползти на пол, закрыть затылок, голову спинкой кресла.

Выстрел ударил очень тихо, я не сразу понял, что произошло. Не вставая, набрал ноль два и сообщил дежурному о самоубийстве. Доложил также, что самоубийца причастен к громкому двойному убийству. Косте ничего не сообщил, не фиг примазываться к чужому расследованию.

Дверь в ванную закрыта, я к ней не притронулся. Вышел на площадку. Оставаться в квартире не было сил. Взгляд постоянно упирался в эту долбаную дверь, как будто оттуда мог выйти Золотарев.

Первой приехала сестра самоубийцы и все поняла без слов. Стояла рядом со мной на площадке и тихо плакала. Я смотрел на эту простую женщину в возрасте и понимал, что на нее свалилось очень большое горе. Видно, что она любила брата.

Потом приехала следственно-оперативная группа, и все закрутилось на два часа. Единственное, о чем я попросил оперативников, внимательно искать ключи от квартиры, где произошло двойное убийство. И Сливко, и Золотарев – ушлые ребята, сходу обзавелись дубликатами ключей от жилья любовницы. То, что и у Золотарева найдут чужие ключи, я не сомневался.

Подпись под протоколом допроса я поставил около полуночи и сразу уехал, моя миссия закончена. Вопросы ко мне закончились, когда я отдал бумагу, написанную Костей. От следователя я узнал, что в пистолете самоубийцы был всего один патрон. Вот тогда мне стало просто жутко.

Почему я позвонил любовнице, а не Виктории, я не знаю. Она не спала, она ждала. Я только слегка стукнул в дверь, и та открылась. Увидел маленькую, уютную женщину в шелковом кимоно на голое тело, опустился на пол прямо в прихожей и чуть не заплакал, этого у меня могло и не быть. В чувство меня привел фужер коньяка. Опытная женщина знала, как привести любовника в чувство.

Увольнение из органов, с точки зрения многих – совсем нелогичный поступок, в шок родителей не вверг. Явное удовлетворение светилось в глазах папы. А мама, когда я все ей рассказал без прикрас и в деталях, посетовала, что в этой жизни надо быть гибче. И совсем не стоит показывать окружающим как свое превосходство, так и свое не очень умное поведение. Все сводилось к тому, что не стоит плевать в колодец, вдруг придется из него напиться. А так все силовые конторы и ведомства для меня закрыты навсегда. Вика не только не огорчилась, а очень даже обрадовалась. И тут же пригласила к себе домой познакомиться с родителями. Мол, они очень сильно переживают, не зная, с кем это их единственная дочка встречается. Значит, смотрины, и в самый неподходящий момент, когда находишься не при делах, в каком-то подвешенном состоянии. Чувствую себя не очень уверенно. Тем более, что я совсем не представляю себя в роли жениха, а к этому все, кажется, и идет. По крайней мере, Вика не сводит с меня восторженных глаз, что совсем не похоже на нее. Неужели мое увольнение из милиции так повлияло на девушку? Встречаемся теперь чаще, и я уже не представляю себе жизни без своей любимой. Когда она рядом, про любовницу и не вспоминаю.