ОПЕР, или В городе нашенском

– Так задавай свои вопросы. Вдруг что не так, ты меня арестуешь, а я даже на посошок не выпью, водка пропадет, – он опрокидывает сто грамм из хрустального бокальчика и очень аппетитно закусывает. Я терпеливо ожидаю конца трапезы, пусть делает так, как ему кажется правильней, не буду вмешиваться. Водки в бутылке граммов триста с лишним, думаю, она его не свалит, а мне поможет разговорить.

Ужин растянулся минут на сорок, подозреваемый заправлялся основательно, водка была допита. Не думаю, что ежедневная норма этого человека триста грамм спиртного. Значит, точно к чему-то готовится. А к чему – к отсидке разумеется.

Первый вопрос я задал, когда мы расположились в зале у журнального столика в мягких, удобных креслах. И Сливко, и он не женаты, а в доме у обоих почти идеальный порядок и уют. Вот только пельмени на ужин магазинные. Явно холостяцкое блюдо, которое у нас в доме под запретом. Мама не переносит никаких полуфабрикатов, считая себя идеальной хозяйкой.

– Вы обманули меня, сказав, что не знали убитую. Зачем?

– Как зачем? Кто захочет, чтобы его по ментовкам таскали. Пример есть, товарищ из соседнего подъезда. Кстати, как он? Не покалечили, не убили?

– Не знаю, им ФСБ занимается. Вы скрыли от следствия, что ставили окна в квартире убитой. А также, что были любовником этой женщины. Подтверждаете эти факты?

– Ну, окна ставил, не отрицаю. А вот что был любовником у соплячки, вы мне просто льстите. Она мне в дочери годится. Можно спросить, а почему вы не записываете, протокол не ведете?

– Это на данный момент лишнее. Вами будет ФСБ заниматься.

– А вы меня уже в виновные определили?

– Убийство очень громкое. А у вас сплошные нестыковочки. Расспросят вас тамошние товарищи при помощи новейших методик и технологий и скажут, виновны вы или нет. Так вы утверждаете, что не были любовником убитой Марины Зелинской?

– Конечно, не был.

– Вас видели выходящим из ее квартиры в очень позднее время. Кстати, не один раз, – вру я напропалую, в надежде на алкогольную затуманенность оппонента. И, кажется, пролезло. Не оставляю ему времени на раздумья.

– Это не голословное утверждение, свидетели письменно подтвердили свои показания.

Золотарев молчит, сказать ему нечего, а мне уже все равно. Минут через десять отзвонюсь Косте и прости-прощай, последний аккорд моей оперативной работы. Завтра я полностью свободный человек. В предвкушении этого завтра и свободы у меня прямо настроение поднялось.

– В общем, так, через десять минут я вызываю сюда опергруппу ФСБ. Они обыск проведут и тебя оформят в обвиняемые, потому что ты и есть тот самый убийца.

Мужик никак не реагирует на мои слова. А я и правда так думаю. Если я верил Максиму Привалову и его однокласснику, то я и не засветил их в деле, хотя не имел права это делать. А вот вам, господин Золотарев, я не верю. И еще я очень хочу, чтобы нашли и наказали убийцу красивой девушки. Это я так думаю, а вслух говорю совсем другое:

– У вас есть маленький шансик. Вы делаете добровольное признание, а я вызываю не ФСБ, а милицию. Милиция – это плюс огромный. В ФСБ тебе вколят в вену транквилизатор какой-нибудь, и ты взахлеб им все расскажешь. Правда после этого, когда отходняк начнется, сердце твое может не выдержать. Так, вроде, со Сливко и случилось. Зато выяснилось по ходу нечеловеческой пытки, что он ни при чем. Вот так-то, – но мой монолог, кажется, не произвел на подозреваемого никакого впечатления. Не поднимая глаз, он достал из кармана брюк сотовый телефон и сделал короткий звонок.

– Света, приезжай срочно, я в тюрьму отбываю, – и выключил телефон. – Слушай, начальник, пошли на кухню, я еще стопец накачу. С жизнью попрощаюсь, ведь ты так правдиво описал все, что со мной будет.

– А водка-то осталась?

– Коньяк не допитый в столе стоит. Грамм двести.

Мы снова прошли в кухню, в шкафчике отыскалась бутылка хорошего армянского коньяка. Я не видел, сколько в ней. Черное стекло скрывало содержимое. Но, наверное, было столько, сколько и сказал подозреваемый. Он выпил содержимое прямо из горлышка. Аккуратно поставил пустую бутылку на стол.

– Вот и все, я готов. А, еще одно дело, отлить надо.

Я прошел с ним к туалету:

– Дверь не закрывай.

– Как скажешь, начальник.

Я стоял у открытой двери туалета, отвернувшись. Зря я демонстрировал человеческую деликатность. Услышав слив воды, я повернулся, и мой взгляд уперся в черный глаз пистолета. Напугаться я не успел, как и не смог ничего предпринять – между нами расстояние в два метра. Сейчас грянет выстрел, а я во все глаза смотрю на марку пистолета. И мне совсем не легче от того самого, нестандартного, ствола в руке Золотарева. Отступаю шаг за шагом, и совсем не знаю, что мне делать. Как ни странно, страха совсем нет. И совсем не верится, что все сейчас кончится, и кончится именно для меня.

– Влип, опер. Видишь, как жизнь быстро меняется. Через минуту будешь на небе. Там и встретимся.

Я молчу.

– Ну-ка, карманы выверни на предмет оружия, и курточку снимай.