Опечатанный вагон. Рассказы и стихи о Катастрофе

И тогда мать закричала — истошно, безнадежно, словно нечаянный убийца над безвинной жертвой, распростертой у его ног, и вселенная содрогнулась от этого крика. Маки же медленно раскачивались и клонились к земле в беззвучной молитве за душу своей погибшей сестры.

Мать стиснула в кулаках безжизненные лепестки и пошла к лагерю. Она знала, что ее ждет. Но теперь она сама жаждала смерти и потому шла навстречу палачам неспешно и совершенно спокойно. Она убила свою дочь и не могла больше жить. Когда ее отправили в печь, она все так же сжимала в пальцах мертвые маковые головки — останки своей Ханны.

А вскоре в Треблинке по случаю дня рождения фюрера был устроен пышный прием. Лагерные служители старались, как могли: собрали огромные букеты красных маков и расставили их в хрустальные вазы. Столы сдвинули тоже необычно — в форме свастики, и на каждом — ваза с цветами и угощение для высших офицеров лагеря, накрытое с подобающей случаю роскошью: закуски, вина, фрукты, все было самое лучшее.

Но в самый разгар застолья вода в вазах вдруг начала краснеть, и скоро стало казаться, что цветы стоят не в воде, а в наполненных кровью хрустальных сосудах. Приказали сменить воду, но это ничего не дало — новая вода замерзла и превратилась в кровавый лед, а цветы тут же завяли.

С тех пор маки больше не рвали, и они разрослись повсюду, до самого горизонта, окрасив землю в кроваво-красный цвет.

(1948?)

Пауль Целан Псалом Перевод с немецкого Андрея Графова

Кто заново слепит нас
из пыли и праха?
Кто властное повеление даст
остывшему пеплу?
Никто.

Благословен еси, о Никто!
Мы цветем тебя ради,
тебе навстречу.

Мы — Ничто, мы им были,
и есть, и будем, в цветенье:
Роза-Ничто[40],
Роза-Никто.

Мы — пестика письмена
в ясной душе,
в пустых небесах,
на сером пепле,
на лепестках красных.

Мы — песня красного цвета,
спетая над
шипами.

(1952)

Макс Жакоб Любовь к ближнему Перевод с французского Андрея Графова

Посвящается Жану Русло

Видели, как ползет через улицу жаба? Она похожа на человечка, на куклу. Она ползет на коленях. От стыда? Нет, это ревматизм. Куда же она направляется, волоча за собой ногу? Бедняжка, клоун, маленький уродец из канавы! Никто и не заметил на улице жабу. Раньше меня тоже не замечали, но теперь на мне желтая звезда и мальчишки свистят мне вслед. Счастливая жаба, на тебе нет желтой звезды…

(1961)

Юрек Бекер Яков-лжец Отрывки из романа Перевод с немецкого Евгении Фрадкиной

…Яков получил свою порцию… В это время подходит Ковальский.

— Есть здесь свободное местечко? — спрашивает он, садится рядом с Яковом и принимается за еду…

…Яков слышит, что Ковальский на него смотрит. Теперь молчание уже не может длиться долго, нужно только найти подходящее начало для разговора.

— Что нового? — спрашивает Ковальский будто между прочим.

Когда Яков поднимает на него глаза, он уже опять прилежно ест, на щеках еще написаны его тайные мысли, но невинные глаза не отрываются от супа. Словно ты пришел в его парикмахерскую, садишься на единственный стул перед единственным зеркалом, он стряхивает с полотенца черные волосы предыдущего клиента и подвязывает его Якову, как всегда, слишком туго.

Что нового? Сын Мунцека выиграл свой первый процесс, похоже, что он сделает себе карьеру, но это давно известно, еще вчера Хюбнер рассказывал. А вот что ты, наверно, еще не знаешь, так это то, что у Кварта сбежала жена, никто не знает, где она. И правду сказать, Кварта ни один нормальный человек не в состоянии выдержать. Такими знакомыми, привычными, из того, другого, времени прозвучали в душе Якова эти слова, что ему захотелось сказать: не снимай сзади так много, как в прошлый раз.

— Ну что? — спрашивает Ковальский, и глаза его еще немножко и утонут в супе.

— Что может быть нового? — говорит Яков. — Почему ты вдруг спрашиваешь именно меня?

Ковальский вскидывает к Якову свое лицо прожженного хитреца, лицо, которое ничего не умеет скрывать, оно обращено к Якову с мягким укором, я-де понимаю твою осторожность, однако в этом особенном случае она, право же, неуместна.

— Яков! Разве мы не старые друзья?

— При чем тут старые друзья, — говорит Яков. Он не уверен, что ему удается правдоподобно играть непонимающего. Что ни говори, Ковальский с ним не вчера познакомился. В конце концов, не так уж важно, удается ему или нет, если Ковальский что-то знает, он не отцепится, он выпьет из него всю кровь, как пиявка, пока не допытается.