Опечатанный вагон. Рассказы и стихи о Катастрофе

Нарисовала тьма
   мертвого мальчика.
Глаза дождя
      разглядели сирень.
   Мальчик сел в ее тень
и остался жив.
   Птица эту картину
      унесла на крыльях чуть свет.

* * *

Вращается земля:
   ничто не пошатнется.
Лежащий человек —
   почти мертвец.
      Тот, кто встает,
себя не узнает.

* * *

Кричит детвора:
   «Давид, пора!
Вставай! Мы хотим рассмотреть
            смерть.
   Откуда она и где душа?»
А человек лежит
      и, словно смеясь над детьми,
   жужжит живучими мухами.

* * * [Похороны]

Мороза хлыст.
      Четыре ветра тянут
телегу с мертвецом.
   В бараке меж дорог
сидит мудрец
     и, ноги крестиком сложив,
         глядит на нолик фонаря.
Телеге ветров поперек
      порыв из пустыря.

Умаялись тащить.
      В телегу влезли.
Безмолвье пепла
      забило глотку мира.

* * *

Одетый в мрак,
спустился вечер на барак,
   сел на пороге. Тень неба поплыла,
      как труп,
         сквозь дождь,
   заливший праздный двор.
Одетый в мрак,
   расселся вечер на пороге мирозданья
      и траурных семь дней прождал.
А на восьмой
встать опоздал.

* * * [Где ты, где?]

Тень тучи
   падает
      на реку,
река впадает в сад,
   как птица,
      возвращается,
а птица
   садится
      у ворот
         того, что не вернет.
Где сад?
      Но заперт вход,
         Былого не сыскать.
И в ярости река —
      всего живого
         мать!

* * *

Дым
в небосвод
течет
из сада.
    Всевышний посмотрел —
         и веет ужасом
         прохлада.

Эпилог

К деревьям сада
ревновало сердце —
      та птица,
         чье гнездо
      в земле.
              А сад,
что замер, онемев,
      из сердца неба
         брал напев.

(1961)

Цви Колиц Легенда об убитом цветке Перевод с английского Ирины Гусевой

…и известно, что деревья, цветы и травы имеют собственный язык, чувства и молитвы…

Исраэль Бааль Шем Тов

Господь в милости своей создал цветы и травы в утешение живым, чьи близкие покинули этот мир и обратились в прах, из которого некогда и были созданы. Он подал нам знак, что они не исчезли без следа, а просто зажили другой жизнью. И все кладбищенские цветы — вьющиеся по оградам и выросшие под сенью кипарисов — анемоны, фиалки, хризантемы и в особенности маки в траве между могилами, пахнущие так сладко, — это цветы усопших, добавляющие вселенной немного красоты.

Когда-то маки росли только на могилах. Но с тех пор как смерть стала множиться стремительно и бесконтрольно, и земля превратилась в жертвенный алтарь, в одну огромную могилу для лучших из лучших созданий Божьих, маки благоухают на каждом шагу. Но нигде и никогда, от самых первых дней творения, маки не цвели так буйно и обильно и не были так прекрасны, как вокруг лагерей смерти в Польше, где земли, уснащенные прахом и костями погибших, тучны и плодородны. А уж в Треблинке маки были просто невероятны. Этими роскошными цветами украшали танцевальные залы и сервированные столы, сверкающие дорогим хрусталем и фарфором, когда лагерное начальство устраивало праздники или вечеринки. Но так было сперва — потом все изменилось.

Вот какую об этом рассказывают историю.

Была в Треблинке женщина, чью дочь, четырнадцатилетнюю Ханну, заживо сожгли на глазах у матери. А уж любила мать свою девочку до безумия — болезненно, неистово. И немудрено: Ханна была последним ее сокровищем, последним родным человеком на этой земле. Мужа ее немцы расстреляли, а сама она, узнав об этом, родила мертвого ребенка Все это случилось незадолго до того, как их с Ханной отправили в лагерь: грудь материнская еще была полна молока. Этим молоком она и подкармливала там свою доченьку, надеясь поддержать в ней едва тлеющую жизнь. Прежде ее Ханнеле была красавицей. Но Треблинка быстро стерла красоту с юного лица: яркие губы побледнели и сморщились, как у старухи, бархатная розовая кожа стала желтовато-серой и сухой, ровные белые зубы потемнели и расшатались. Только глаза и оставались прежними — большие, яркие, лучистые. Мать кормила ее — и плакала И Ханна плакала: ей казалось, она в чем-то виновата перед матерью.