Он всё ещё двигает камни

Другим не хватает честности. Мы умеем искренне задаваться вопросом, способна ли молитва вообще что-нибудь изменить. С чего вдруг Бог на небе захочет

со мной говорить? И если Он все знает, зачем мне Ему о чем-то рассказывать? И если

у Него все под контролем, способен ли Он хоть что-то изменить?

Если у тебя такие битвы во время молитвы, я познакомлю тебя с одним парнем.

Не переживай, он не монах. Он не апостол с затвердевшими мозолями на коленях. И

не пророк по кличке Медитатор. И он не специально придуманный упрек твоей

совести, чтобы все время напоминать тебе, как нужно по-настоящему молиться. Все

совсем наоборот. Он побирушка. Охотник за крошками с барского стола. Отец

своего больного сына, нуждающегося в чуде. Молитва этого папаши не так уж

величественна, а вот ответ на нее впечатляет. И напоминает нам: сила не в самой

молитве, а в Том, Кто слышит ее.

44

Он молится от отчаяния. Его сын, его единственный сын, одержим бесами. Не

просто глух, нем и страдает эпилепсией, но еще контролируем злым духом. Даже

когда мальчишка был совсем мал, демон бросал его то в огонь, то в воду.

Вообразите, как переживает отец. Другие родители видят, как дети растут и

взрослеют, а он видит только страдания. Другие уже учат своих сыновей какому-то

ремеслу, а он пытается хотя бы просто сберечь своему жизнь.

Вот уж проблема. Даже на минуту он не может его оставить. Никто ведь не

знает, когда случится очередной припадок. Двадцать четыре часа в сутки отец

пребывает в режиме ожидания, в состоянии полной готовности. Он устал и отчаялся.

И в его молитве слышится и то и другое.

«Если можешь что-то для него сделать, пожалуйста, смилуйся над нами и

помоги». Вслушайся в эту молитву. Достаточно ли дерзновенно она звучит?

Уверенно ли? Сильно ли? Вряд ли.

Одно-единственное слово могло бы все изменить. Если бы он вместо «если»

сказал «так как». «Так как Ты можешь сделать все что угодно для него, смилуйся и

помоги нам».

Но он этого не сказал. Он сказал «если». На греческом это звучит еще более

выразительно. Употребленное здесь глагольное время выражает сомнение. Как если

бы человек говорил: «Подобное решение, вероятно, не в Твоей компетенции, но

вдруг все-таки сможешь... »

Типичный стон попрошайки. Скорее кроткий, чем мощный. Скорее робкий, нежели громкий. Так хромой ягненок бредет к пастуху, но совсем не так

благородный тигр оглашает своим ревом джунгли. Но если твоя молитва похожа на

молитву этого отца, не расстраивайся, — так начинаются великие дела.

Они начинаются с отчаянных желаний. С криков о помощи. Обычные люди не

покоряют сразу же Эверест. Они ни на что не претендуют. Ничем не хвалятся. Не

встают в позу. Просто молятся. Тихо. Слабо. Но все равно молятся.

Существует такое искушение: не начинать молиться, пока мы не научимся

молиться правильно. Мы же слышали молитвы духовно зрелых мужей. Мы читали о

твердой как камень вере. И убедили себя, что нам ой как до этого далеко.

И так как мы решили, что лучше не молиться, чем молиться плохо, мы и не

молимся. Или молимся нерегулярно. А чтобы начать молиться по-настоящему, ждем, когда научимся это делать.

Как хорошо, что тот израильтянин не совершил подобной ошибки. В его

молитве не так уж много веры. Но и не так уж мало. Он даже сам об этом заявляет:

«Верую, — говорит. — Помоги неверию моему».

Эта молитва, конечно, не для хрестоматии духовных упражнений. Псалом из

нее не выйдет. Очень уж все просто — ни тебе возвышенных восторгов, ни хвалы.

Но Иисус отозвался. Не на красноречие уст — на боль сердца.

У Него было полно причин, чтобы не обратить на этого человека внимания.

Во-первых, Он только что спустился с горы, с горы Преображения. Там Его лицо

изменилось, а одежды сделались яркими, как молния (см. Лк. 9:29). Во все стороны

от Него исходило сияние святости. Земные бремена уступили место великолепию

Небес. Моисей и Илия пришли к Нему, а повсюду вокруг были ангелы. Он вознесся

45

над пыльным горизонтом земли и прикоснулся к высокому. Преобразился. Путь

наверх закончился весьма возбуждающим переживанием.

Путь вниз оказался довольно унылым.

Когда мы жили в Рио-де-Жанейро, нам случалось отдыхать в Тересополисе. Это

деревня в горах в паре часов езды от города. Тересополис по сравнению с Рио был

просто сказкой. Тихо. Чисто. Спокойно. И к тому же прохладно. В Рио было

постоянное пекло.

Обратный путь был испытанием. Нищета, жара и грязь буквально накрывали

волной. Искушение развернуться и поехать назад было непреодолимым.

Если я и Деналин переживали подобное после недели в горах, что же тогда

чувствовал Иисус после видения Небес!

Только посмотри, какой бардак ожидал Его внизу. Ученики ввязались в спор с

фарисеями. Толпа зевак тупо таращила глаза. Парень, страдающий эпилепсией, вышел на всеобщее обозрение. А его отец, пришедший за помощью, подавлен и не

понимает, почему никто ему не поможет.

Не удивительно, что Иисус воскликнул: «О, род неверный! доколе буду с вами?

доколе буду терпеть вас?» (Мк. 9:19).

Никогда еще контраст между землей и Небесами не был столь разительным.

Никогда еще питательная среда для молитвы не была столь бедной. Можно ли