Он уже идет

Он много рассказывал тестю про жизнь в Иерусалиме и Яффо. Про вонь от ослиной мочи на улицах старого города, про злобных арабских мальчишек, про неприветливых ашкеназских раввинов, так не похожих на ребе Михла, про кражу денег, оставленных отцом, про орфозов, Яффо, кота Вацека, лазурное море ранним утром и о том, какими милыми бывают сефарды из Хеврона.

– Я вижу, вам порядочно досталось, – сказал реб Гейче после трех дней рассказов. – Ну, теперь все пойдет по-другому. Ты возьмешь с собой только треть суммы, а две трети я уже переправил на Святую землю верному человеку. Купите дом где захотите, в Иерусалиме или Яффо, откроете лавку или продолжите ловить и продавать рыбу, но Шейне больше не придется стирать грязное белье и ютиться по чужим углам. Кстати, я вижу, ты изрядно наловился, раньше каждую свободную минуту проводил на речке, а теперь даже близко не подходишь.

– И в самом деле! – хлопнул себя по лбу Айзик.

Через два часа он уже сидел с удочкой на берегу Курувки. Смотрел на воду, на противоположный берег, слушал трескучие крики соек, чириканье воробьев и думал, что здесь все осталось по-прежнему.

Речная рыбалка была совсем иной, чем морская: милая, добрая, домашняя, ласковая. Ему хотелось расцеловать каждую пойманную рыбку, но вместо поцелуя он снимал ее с крючка и бросал обратно в речку. Отдохновение и покой, тишина и умиротворенность царили над Курувкой, и Айзик наслаждался ими, как наслаждается водой из родника заблудившийся в пустыне путник.

Прошли три недели, и в его душе все переменилось. Он с удивлением рассматривал простенькое серое небо, мелководную речку, унылые холмы и в который раз спрашивал себя: что ему могло тут нравиться? Теперь Айзик с тоской вспоминал горячий блеск средиземноморской волны и желтый шар солнца над Храмовой горой. А вид на песочно-желтую иудейскую пустыню и розовые Моавитские горы, который открывался с Масличной горы, просто не отходил от сердца.

Через месяц он понял – пора возвращаться. Но прежде, чем объявить это во всеуслышание, решил посоветоваться с ребе Михлом.

– Святая земля зовет, – сказал раввин, выслушав сбивчивый рассказ Айзика. – Есть души, которые слышат этот зов, а есть такие, что пропускают его мимо ушей. Ты слышишь, поэтому место твое там. Собирайся, и с Богом.

За два дня до отъезда реб Гейче, немного взволнованный, вошел в комнату Айзика. До ужина оставалось еще три часа, и появление тестя в неурочное время слегка обеспокоило Айзика. Обычно тот никогда не изменял распорядок своего дня, по его приходам и уходам можно было сверять часы. Если он вернулся домой раньше обычного, значит, что-то произошло.

– Послушай меня, – сказал реб Гейче, отдышавшись и успокоившись. – Не езжай через Констанцу. Спустись по Днестру до Аккермана, там, несомненно, отыщется турецкое военное судно. На нем доберешься до Стамбула. Так будет надежнее и спокойнее.

– Кто же меня пустит на военное судно? – удивился Айзик.

– Пустят. Обещаю, что пустят.

– Но зачем нужно такое усложнение? Как я приехал в Курув, так и вернусь обратно.

– Не могу тебе сказать. Вернее, не могу объяснить. Но сегодня я понял, что возвращаться ты обязан другим путем, не тем, по которому добрался сюда.

– Реб Гейче! Что вы такое говорите! Мы же взрослые, разумные люди, на основании чего вы предлагаете мне столь существенно удлинить дорогу?

Тесть только головой покачал.

– Сердце мне подсказывает, Айзик. Других доводов нет. Но я думаю, к этому тоже стоит прислушаться.

На второй день после отъезда мужа Шейна собрала вещи, заперла дверь на большой висячий замок и, не обращая внимания на возмущенное мяуканье брошенного на произвол судьбы Вацека, уехала в Иерусалим. Там, в святом городе, под небом цвета бирюзы, вдыхая свежий воздух горних высот, она провела одну из самых счастливых недель своей жизни.

Шейна поселилась у подруги в еврейском квартале старого города и без конца общалась с многочисленными подружками-кумушками, по которым так истосковалась ее душа. Позавтракав в одном доме и всласть обсудив насущные проблемы его хозяйки и свои собственные, к обеду она переходила к другой подруге, где продолжала беседу до той поры, пока не приходило время ужина в третьем доме.

Ах, улицы святого города, наполненные благоуханной темнотой, прорежаемой лишь желтыми полосками света от редких фонарей. Узкий серпик луны висит в черно-фиолетовом небе, тысячи лет еврейской истории смотрят на них с вершины Храмовой горы. Покой и благодать, тишина и святость!

Шейна неспешно шла по улочкам к дому очередной подруги и вспоминала бедолагу Айзика. Где этот горемыка находил вонь ослиной мочи, откуда валились на его заполошную голову злые арабские мальчишки, Шейна никак не могла взять в толк. Для нее старый Иерусалим был полон уюта и благоденствия!

Целую неделю, не помня себя от счастья, она наслаждалась святостью города, пока на исходе субботы ее не остановила на улице незнакомая женщина.

– Раввин Бецалель просил тебя предупредить, – шепотом произнесла она. – Будь осторожна, за тобой гонится демон.

– Демон! За мной? Да что ему от меня надо?!