Он уже идет

Путь по улицам Яффо с коробом за плечами был недолгим, потому что его уже ждали. Молва о еврее, дешево продающем маленьких орфозов, быстро пронеслась по городу, и от желающих первыми выхватить у простофили рыбку получше отбою не было. На круг Айзик стал неплохо зарабатывать, правда, на это уходило почти все его время, зато Шейна перестала пачкать руки вонючими арабскими шальварами.

Чем она занималась целыми днями, Айзик не знал, да и не спрашивал. В доме все сверкало, к его приходу всегда был готов горячий обед, каждую субботу Шейна устраивала пиршество из любимых ими обоими блюд, что еще надо?

В общем-то, жизнь почти наладилась, кроме одного, сильно мешающего Айзику обстоятельства. Путь из порта в город пролегал мимо квартала красных фонарей. Обойти его было невозможно, наверное, устроители специально расположили его так, чтобы истосковавшиеся по женской ласке моряки, возвращавшиеся из плаванья, первым делом тратили свои деньги именно здесь.

Главная служба в квартале начиналась вечером, а после полудня выспавшиеся, полураздетые одалиски висели от нечего делать в окнах и задевали прохожих. Айзика они обожали, стоило ему только появиться на ступеньках лестницы, ведущей из порта, как на него обрушивался град насмешек. Особо ретивые одалиски обнажались до пояса и зазывно потрясали своим крупным товаром.

– Заходи к нам, рыбачок, – кричали они. – Рыбка за рыбку, договорились? Как у нас, ты еще не отведывал, жена так не умеет.

Чтобы не отвечать одалискам, Айзик стал брать с собой книжечку псалмов и, подходя к веселому кварталу, утыкался в нее носом. Поначалу девушки опешили, но потом шквал насмешек только усилился.

– Святоша, праведник рыбный, вали сюда, мы тебя поджарим на наших лохматых сковородках, – орали они, но Айзик, не поднимая глаз и не переставая читать псалмы, быстро проходил мимо. Вацек вышагивал рядом и злобно шипел на шлюх.

Прошло еще полгода, а может, и больше. Жизнь у Айзика вошла в колею и поэтому пролетала очень быстро. Его любимое развлечение, его забава, его страсть, за которую он выслушал немало упреков и укоров, внезапно превратилась в работу, приносящую хороший доход. Он отдавался ей полностью и был счастлив, как может быть счастлив человек, занимающийся любимым делом.

В Яффо проживало немало евреев, так что не было недостатка ни в миньяне для молитвы, ни в уроках, ни в общении. Всего того, из чего складывается еврейская жизнь, в Яффо хватало, и, возвращаясь в субботу вечером после молитвы, Айзик уже открыто признавался самому себе, что счастлив.

Вечером одного из дней, ничем не отличавшегося от предыдущих и как две капли воды походившим на будущие, Шейна затеяла странный разговор:

– Что ты собираешься делать дальше, Айзик? – спросила она, собрав посуду после ужина и поставив перед мужем кружку с дымящимся чаем.

– Я не понимаю твоего вопроса, Шейна.

– Мы продолжим снимать эту убогую халупу, ты будешь целыми днями пропадать на своей фелюке, а я – выть от тоски одна в четырех стенах?

– Ну, если тебе не нравится этот домик, можем снять что-нибудь побольше и поновее, денег, благодарение Всевышнему, я зарабатываю достаточно. Что же касается одной в четырех стенах – даст Бог, пойдут дети, и положение изменится. Еще немножко терпения, милая, и все обязательно наладится, мы же с тобой стараемся, чтобы это произошло.

– Ах, оставь, – раздраженно буркнула Шейна. – Кто это может знать и предвидеть. Я имею в виду совсем иное. Я хочу свой дом в Иерусалиме.

– Свой дом в Иерусалиме! – ахнул Айзик. – Неплохое желание, нечего сказать. Но ты, наверное, забыла, сколько стоит исполнение этого желания? Придется подождать, я пока еще не наловил такого количества орфозов. И признаюсь тебе честно, вряд ли когда-нибудь наловлю.

– Честный мой! Рыбный праведник! На вот, почитай, – и она протянула ему конверт.

Прежде чем вытащить содержимое, Айзик внимательно рассмотрел конверт. Письмо пришло из Курува, от реб Гейче, отца Шейны.

– Наслышан, наслышан о ваших злоключениях, – писал реб Гейче. – Айзик, дорогой мой зять, прими самые искренние соболезнования. Пусть твой отец упокоится с миром в Святой земле. Теперь, после того как долг почитания родителей исполнен тобой до конца, ничто не мешает вам вернуться домой, в Курув. Отдохнете, наберетесь сил, расскажете, что значит жить в Иерусалиме и Яффо. А если же вам по душе остаться на Святой земле, я дам деньги на покупку своего дома, чтобы не ютиться больше по чужим углам.

– Ты хочешь вернуться в Курув, Шейна? – поднял глаза на жену Айзик.

– Я бы мечтала вновь оказаться в родной Галиции, – ответила Шейна, по-детски шмыгнув носом. – Но ты же знаешь, обратного переезда я не выдержу. В Польшу ты привезешь мой труп.

– Так что будем делать?

– А вот что. В Курув поедешь ты один. Отец даст денег не только на покупку дома, но и на приобретение лавочки. Мы вернемся в Иерусалим, купим дом, откроем свое дело.

– Какое дело, Шейна?