Он спас Сталина

«Сердечно и молитвенно приветствую в Вашем лице богоизбранного вождя наших воинских и культурных сил, ведущего нас к победе над варварским нашествием, к мирному процветанию нашей страны и к светлому будущему ее народов».

Таким во время кровавой сечи с нацистами советским людям казалась личность Иосифа Виссарионовича Сталина. Были ли у него промахи и ошибки при решении таких грандиозных, таких опасных, таких непредсказуемых задач?

«Были, — отвечал сам себе Николай Григорьевич, служа уже с 1954 года начальником Особого отдела КГБ СССР по Прикарпатскому военному округу, — но то, что было им сделано для страны за сравнительно короткий исторический отрезок, перевешивает все и вся. Главное — спасена страна. Цена — это другой разговор. На войну народную бросались даже без оружия: с палками, ножами и вилами. Не телами и трупами мы завалили противника и достигли Победы, а умелыми действиями полководцев, своим оружием и стойкостью нашего рядового Советского Солдата и народа — безропотного труженика.

В такой войне большие жертвы неизбежны. Противник в техническом плане был сильнее нас. Побеждает не обязательно правое дело, но дело, за которое лучше боролись. Мы боролись лучше. А несправедливость победителей заслоняет вину побежденных. Вообще отечественные войны, где бы они ни проходили, всегда консолидируют, цементируют народы. То же самое получилось и с народами Советского Союза даже после тяжелейших ежовских репрессий, проливших много невинной крови…»

После работы он заехал в магазин, купил яйца и кусок сала — захотелось яичницы со шкварками, и направился домой. Быстро приготовив нехитрый ужин, он взял свежие газеты и улегся в постель.

«Новые власти после смерти Сталина, — размышлял Николай Григорьевич, лежа на кровати один в никак не согревающейся постели, — с лихорадочным метанием занялись отбеливанием себя и срочной стиркой своих обшлагов на мундирах и пиджаках от запекшейся крови. Для того чтобы сделать из себя этаких «белых пушистых зверьков», они начали с маниакальной настойчивостью искать «темных зверей», в том числе и среди тех, которые по природе таковыми не являлись.

Перед XX съездом партии нужно было как можно рельефнее и масштабнее показать массовость сталинских злодеяний. Но в этой массе задающим генератором, мотором репрессий были в первую очередь они — партийные подпевалы, сегодняшние вожди во главе с Никитой Хрущевым.

В «Правде» в эти захватывающие годы борьбы с прошлым редко гостила правда о пережитом страной, а, как известно, любая захватывающая история редко бывает правдивой. Такая правда бывает удивительнее вымысла, зато вымысел правдивее. Вот и вымыслы обо мне прикарпатскому военному прокурору показались правдивее. Я понес незаслуженное наказание и сладкую месть недоброжелателей и завистников. А чему завидовать было — ишачил, как и все. А что генерал? Это всего навсего вмешался господин случай. В жизни у меня было мало счастливых дней, а если и были, то они развеялись в воспоминаниях, как дым. А вообще не стоит возвращаться в прошлое — там уже никого нет. Как писал Пушкин, «мечтам и годам нет возврата». Вертеть назад можно шарманку, но не мелодию…»

На прошлое он не злился, надо было заботиться о настоящем, потому-то будущего у него тоже не намечалось.

Поначалу Николай Григорьевич Кравченко ютился у сестры Ольги. Затем получил комнату в коммуналке. Жил скромно, пенсию ему наполовину урезали — как «провинившемуся». Значительную часть своего небогатого бюджета тратил на книги. Особенно любил «Старика и море» Хемингуэя. Потом он получит крохотную двухкомнатную квартиру, где и встретит в одиночестве мир за вычетом себя, когда завтра уже никогда не наступит. Как утверждал Григорий Ландау, длится только вечное сегодня. Не будущее замыкается смертью, а длящееся настоящее. Не завтра будет смерть, а когда-нибудь сегодня.

* * *

Это было в конце лета 1960 года, сразу же после переезда из Львова в Калининград. Настроение было препаршивое не только из-за достаточно продолжительного эмоционального процесса, связанного с переживаниями внезапно и «порочно» завершенной службы, но и жизненной неустроенности. Николаю Григорьевичу в этот день нездоровилось. То не хватало воздуха, и он вскакивал с кровати и бежал к окну, чтобы открыть настежь форточку, то погребной, подвальный хлад внезапно сковывал тело, мерзли нижние конечности, и он снова повторял путь к окну, но теперь, чтобы закрыть форточку, которую он образно называл «лючок в природу». Ныли полученные на войне ранения в области правой лопатки и левой голени.