Он спас Сталина

Запомнился автору повтор сюжета в 1991 году, когда вместе с Иваненко и Ерининым Явлинский предложил себя и подался арестовывать, говорят с оружием, нового «врага народа» в облике участника ГКЧП министра внутренних дел СССР Бориса Карловича Пуго, но получился облом. Патриот СССР латыш Пуго с женой ушли из жизни до их ареста.

Фриновский не только возглавил группу работников, направленных для ареста Ягоды и обыска в его квартире, но рассказывали, что он первым бросился избивать своего бывшего покровителя. В кровавый период ежовского всевластия, как говорил один из свидетелей того времени — старый чекист, полковник в отставке Андрей Трофимович Мельник, «полностью раскрылась сущность этого крупнейшего негодяя».

Правда, его энтузиазма в выполнении инквизиторских заданий не оценил Лаврентий Берия, в конце 1938 года сменивший Николая Ежова. Теперь новый нарком стал «чистить» свое ведомство под себя. Одним из первых из НКВД он убрал Фриновского, незадолго перед арестом назначенного наркомом ВМФ СССР. Вскоре он предстал перед судом и был тут же расстрелян.

После ареста мужа Цесарскую выселили из квартиры. Имущество практически все конфисковали. О работе в кино актрисе пришлось забыть. В этот тяжелый момент Эмму Цесарскую поддержал классик и флагман советской литературы Михаил Шолохов. Он вышел прямо на Сталина, а потом смело поговорил и с Ежовым — наркомом с незаконченным средним образованием. Вторую жену Николая Ежова Евгению (Суламифь) Соломоновну Ежову Михаил Шолохов… хо-ро-шо знал.

Благодаря заступничеству писателя актрисе вернули жилье и дали возможность работать в кино. Но время, как известно, приближается медленно, а уходит быстро, и чем красивее женщина, тем быстрее с нею пролетают время и деньги. Она хотела сыграть еще что-нибудь великое, памятное, значительное. Когда в конце пятидесятых Цесарская узнала, что кинорежиссер Сергей Герасимов собирается экранизировать «Тихий Дон», она пришла к нему в надежде вновь сыграть Аксинью.

— Сергей Аполлинариевич, я бы сочла за честь участвовать в вашем фильме в знакомой мне роли Аксиньи. Уверена — не подведу. У меня все есть для этого: опыт, данные, время, — настойчиво клянчила вчерашняя кинодива.

Герасимов смерил ее жестким взглядом. Ничего не ответил. Он неохотно, со скрипом в больных коленях поднялся из-за стола и, взяв за руку артистку, подвел к огромному зеркалу.

Она без слов все поняла…

* * *

А пока шел 1948 год.

Цесарская покидает Германию в надежде, что у нее появился друг в генеральском чине с определенной известностью, ну и конечно, с денежной мошной.

Ай, разудалый богатырь,
Плечи — три аршина вширь,
А на поясе мошна
Звонким золотом полна.

Именно таким «разудалым богатырем» виделся ей в будущем одинокий генерал. Завязалась переписка. Потом Николай Григорьевич стал передавать в Москву подарки, как правило, дорогие — редкие трофейные сувениры. Цесарская, хотя особо и не нуждалась материально в то время — накопленного разного барахла хватало в квартире, — однако приятно было что-то получить свеженькое и с удовольствием распаковывать коробку или пакет. Она как образованная женщина понимала, на маленьких подарках держится дружба, а на больших — любовь. Большие подарки стали приходить все чаще и чаще. Так зарождалась основа отношений. Явно нездоровая!

Он, как и все военные, менял места своей службы, перемещаясь по Союзу. Она не меняла Москву, а прилетала к нему в гости, так и существовал их «конфедеративный союз», только напоминающий гражданский брак, который оказался в конечном счете явно бракованным.

Когда Николая Григорьевича Кравченко незаслуженно унизили, практически вышвырнув со службы, которой отдал все свои лучшие годы, в том числе на войне, он поехал к своей любимой Эммочке за советом, а может, и приютом. Ведь особняк, в котором он жил во Львове, попросили освободить для его преемника. Он вкратце рассказал Цесарской о том, что с ним случилось. И ждал от нее совета или предложения.

— А какая теперь будет твоя пенсия?

— Пенсия? — Сокращенная… Пятьдесят процентов дали…

— А квартира львовская?

— Заберут…

— Как «заберут»? Кто посмеет?

— Власти.

— Значит, голым вышвырнули?

— Выходит…

— Знаешь, Коля, у меня сегодня другие планы, — ответила практичная женщина, подарками друга забившая многие комнаты и углы своей дачи. — Я тебе ничем, к сожалению, помочь не смогу…

Расстроенный женской изменой и коварством, он сел в поезд «Москва — Львов» и укатил собирать оставшиеся вещи. Сидя в купе, его раздирали раздумья о прожитой жизни, о женском коварстве, о погибшей в войну в Белоруссии своей первой любви, о жестоких сердцах властных людей, о неопределенности планов на явно мрачное будущее.

«Вот как интересно, мы, мужчины, считаем себя знатоками женской психологии, — рассуждал он, — почему-то решили, что видим их насквозь и немало не задумываемся, что они даже думают иначе и другим местом, чем мы.