Он летает под аплодисменты

Збышек ушел в гостиную, но Лидия продолжала смотреть на своих поклонников. От них шло невидимое тепло. Крики не оглушали ее, а наоборот – кажется, в мгновение ока она стала выше, крупнее, будто и не актриса, а кукла-великан на карнавале, что давеча веселил ялтинскую публику. Разрумянилась. Растерянность, обычно охватывающая ее по утрам, улетучилась. Мысли опять пошли по кругу. Что от нее останется, когда синема заговорит? Когда с экрана посыпятся ярмарочные частушки, а ее взгляд, ее долгий пронзительный взгляд уже никому не будет нужен? Страшно подумать, страшно представить! Бежать – и немедленно. Она приняла правильное решение. Нет, не бежать, конечно, а проститься – в шикарном поклоне. В последнем поклоне…

«А если этот просмотр – шутка? Трюк? И никаких голосов на экране нет? – вдруг пронеслось у нее в голове. – Подделка? Патефон за сценой?» Вдруг ее накрыла волна ужаса – обманулась! Мир опять обернулся другой стороной, где все перепутано, смешано, во всем иные, неизвестные ей смыслы. У Лидии потемнело в глазах. И тут же явился ответ: значит, так тому и быть. Значит, просто погаснет звезда, которая – как предсказывают голоса фрау Дагмар, – может опалить Басби. Совпадение. Или блистательный заговор карт.

Трижды просигналив, на улицу въехал ярко-зеленый «Казак» Чардынина. Он один во всем «Парадизе» предпочитал русские автомобили иностранным и совсем недавно демонстрировал Лидии свое новое приобретение. Машина бесцеремонно потеснила толпу и затормозила у ворот. Лидия отошла от окна и, когда горничная вошла с докладом, тихо сказала:

– Извинись и скажи, что мы не принимаем.

– Как же я выйду в контору? – озабоченно спросил Збышек, но, посмотрев на жену, понял, что лучше помолчать. Зазвонил телефон. Лидия кивнула горничной – та подняла трубку, прислушалась и, отстранив трубку от уха, испуганно зашептала:

– Дирекция «Нового Парадиза». Вас просят.

Лидия вышла из комнаты, не дав ответа и оставив растерянную горничную в одиночку решать дело с телефоном.

Чардынин подождал-подождал и уехал. Толпа притихла. Однако люди все подходили и постепенно заняли все пространство перед оградой и воротами. Через двадцать минут из-за горки появился блестящий черный капот самой фешенебельной машины русского Холливуда. Показались лобовые стекла, и, наконец на улицу целиком вполз кадиллак всесильного Александра Ожогина. Авто медленно приблизилось к поклонникам дивы и остановилось. Молодежь облепила машину, кто-то с транспарантом попытался взобраться на капот.

Ожогин засунул в карман так и нераскуренную сигару. Выйти к людям? Нет. Он кивнул шоферу – двигаемся дальше. Тот загудел бойкому студенту, явно имевшему виды на крышу автомобиля. Ожогин усмехнулся: на студии он был богом, а здесь – всего лишь строгим господином, которого толпа готова принять в свои ряды. Отчасти комично, но такова судьба продюсера. Ворота усадьбы Збарски открылись, и машина въехала на аллею, ведущую к дому. Толпа опять взревела.

Лидия не спеша протирала лицо кусочком льда, потом тщательно осушила мягким полотенцем щеки, глаза, лоб. Ей казалось, что все двигается медленнее – застывая, льется вода из кувшина; неторопливо расправляется складка на махровой ткани полотенца; задерживается на плечиках цветистое платье, которое горничная достает из гардероба; застывает в воздухе пыль пудры, и зависает около зеркала пушистая кисточка; капли духов плывут в воздухе.

Через несколько минут слезы Лидии Збарски орошали льняной пиджак, руки и шелковый платок главы крымского Холливуда. Она рыдала у Ожогина на плече, она плакала, сидя в кресле – склонив к нему копну сверкающих темно-каштановых волос. Низким шепотом, доверительно, она говорила о том, что откроется только ему, что женская доля ее непроста, брак – на волоске, а одиночества она не перенесет. Странно, как многое в ее словах было правдой. «Только вы меня поймете, Александр Федорович, вы как никто чувствуете…» – она вжалась в спинку кресла, закрыла глаза рукой и зашептала что-то про объектив кинокамеры, который стал ее пугать, про линзы, что своенравно используют отражения, а ведь должны просто фиксировать его. Этим своим словам Лидия удивилась, вздохнула и продолжала:

– Страх! Вы не можете знать, каков страх, когда он клубится в неосвещенных щелях декораций и подбирается все ближе, ближе. Да, свет юпитеров иной раз отпугивает его, но тогда он прячется вдоль линии, разделяющей свет и темноту. Он душит меня. Сколько было сил, я терпела – играла на площадке с невидимыми тенями и спасала от них партнеров. Но это непросто, это так непросто. Некоторые режиссеры, возможно, подозревали неладное. Хотя… Вы знаете режиссеров – они слишком прямолинейны! – бормотала Лидия, вцепившись в руки Ожогина. Голос ее то летел вверх, то падал до едва различимых стонов.

Александр Федорович беспомощно оглянулся – позвать домашних?