Он летает под аплодисменты

Лидия сидела у туалетного столика, прижав пальцы к вискам. Какой болван этот Збышек! Хочет, чтобы она бродила с ним по лугам и нюхала цветочки! Отдых! Глупости! Кажется, она прямо сказала, что хочет оставить все и у-е-хать! Думала, он поймет, поддержит, поможет. Ведь придется договариваться на студии, Ожогин наверняка начнет предъявлять претензии, захочет, чтобы она выплатила неустойку, а то и вообще не отпустит – ее контракт рассчитан еще на три года. Нет, все придется делать самой! Это невыносимо! Вдруг она вспомнила, как всего несколько часов назад с ней чуть не случилось истерического припадка оттого, что синема заговорило и ей с ее голосом нет больше места… А теперь… Все изменилось, перевернулось. Как странно. Как страшно…

Собственная непоследовательность ужаснула ее. Почудилось, что внутри нее существуют две измученные, мятущиеся Лидии, и каждая тянет в свою сторону. Она не в силах бороться с ними. Они разорвут ее, растерзают, растащат на части. Раздвоение сознания. О, она знает, что это значит! Черный хаос надвинулся на нее. Лидия вскочила и заметалась по комнате. Не поддаваться, не поддаваться, не поддаваться! Она сделает так, как решила. Это – единственный путь. Путь к Басби. Путь от безумия. Путь от грядущего забвения.

Через два дня вечерние газеты – столичные и крымские – опубликовали сногсшибательную новость: Лидия Збарски покидает синематограф.

– Милая?! – Збышек поперхнулся коньяком. Перед ним на столе лежал только что вскрытый конверт с «Санкт-Петербургскими ведомостями» и «Ялтинским листком». – Объясни, ради бога, что это значит, ты действительно уходишь из синема? Когда? С сегодняшнего дня? С завтрашнего? Или это реклама новой фильмы? Ты даже не предупредила. Не посоветовалась… Как же так?

Лидия замахала руками, что на языке ее пантомимы значило: «Оставь меня! Пути Господни неисповедимы! Все, что делается во Вселенной – сильнее нас!» Збышек знал: когда в ход идет такая жестикуляция, что-либо спрашивать бессмысленно.

Ночь прошла спокойно. Лидия сопела, обложившись пуховыми подушками. На рассвете глаза Збышека неожиданно открылись – часы показывали четыре утра. Он встал, закутался в халат и направился в спальню жены. Подойдя к ее кровати, он осторожно и как-то неуверенно наклонился, пристально посмотрел на Лидию, и в неверном свете ночника ему показалось, что по лицу ее бродит улыбка, обычно предвосхищающая их редкие экскурсы в спортсмэнские заведения. В гольф-клуб или на теннисный корт. Особая смелая улыбка, в которой азарт сочетается со смущением. Збышек отпрянул от постели. Уже светало.

Утром они услыхали странные звуки за окном. На улице стоял галдеж – будто приземлилась стая большеротых заносчивых птиц, имеющих целью захватить ближайшие огороды. Збышек подошел к окну и отодвинул портьеру.

– Милая! Ты действительно этого хотела? Только глянь…

Накинув на пижаму шелковый халат, Лидия подошла к мужу.

– Тебе не стоит показываться в окне, – остановил ее Збышек. – Разнесут и веранду, и наши итальянские рамы, побьют стекла. Настоящая демонстрация. Будто ты героиня политических дебатов!

На улице бурлила внушительная толпа – человек сто. Волоокие юноши, девицы с косами до пят в старомодных длинных юбках, стая дамочек, похожих на учителок. Толстячок в клетчатом костюме привел всю семью: матрону-мамашу с розовыми щеками и несколько упитанных отпрысков. Мамаша утирала слезы огромным платком и прижимала к груди самое малое дитя. «Басби съязвил бы, что так провожают на войну», – подумала Лидия. Бледноликие юноши развернули плакаты. Лидия удивилась: у демонстрантов были рекламные картоны за всю эпоху ее царствования на экране. Даже десятилетней давности! «Погоня за тающим снегом», «Застывшая печаль», «Обиженная». Боже, снимок из ее первой, совсем древней, фильмы – «Сколько слез суждено мне пролить». И «Каренина» во всех видах – интересно, откуда они взяли столько фотографических картин? Разве это не собственность студии? Лидия отдернула штору – от демонстрантов дом отделял небольшой сад, разбитый перед парадным входом, и она не думала, что ее будет видно с улицы. Но толпа тотчас же откликнулась:

– Госпожа Збарски! Госпожа Збарски! Ускользающая! Каренина!

Збышек вопросительно посмотрел на жену. Лидия пожала плечами. Но… но соблазн был слишком велик! Она щелкнула шпингалетом рамы. Окно распахнулось. Ветер подхватил крики, и ей показалось, что они ворвались в дом и теперь летают по спальне, как разъяренные тени: «Каренина! Останьтесь!» Лидия спохватилась – она ведь даже без утреннего туалета, – но было поздно. Над улицей несся рев.

– Лидия! Лидия! – толпа подняла плакаты выше, и теперь на взволнованную улицу смотрели несколько десятков печальных глаз дивы Збарски. Никуда не деться было от них случайным прохожим, жителям соседних особняков, чьи головы торчали в окнах, продавцу табачной лавки на углу, мороженщику. Все застыли, оглушенные скандирующей толпой.

– Не уходи, Лидия! Каренина, останься! Синема без тебя умрет!