Омар Хайям

В этом мире глупцов, подлецов, торгашей
Уши, мудрый, заткни, рот надежно зашей,
Веки плотно зажмурь — хоть немного подумай
О сохранности глаз, языка и ушей!

Если вдруг на тебя снизошла благодать —
Можешь все, что имеешь, за правду отдать.
Но, святой человек, не обрушивай гнева
На того, кто за правду не хочет страдать!

Понятия мусульманской морали заменяются грубым приказом силы, которая воплощается в какой-либо узкой группе, клане, организации, личности.

Если есть у тебя для житья закуток —
В наше подлое время — и хлеба кусок,
Если ты никому не слуга, не хозяин —
Счастлив ты и воистину духом высок.

Миром правят насилие, злоба и месть.
Что еще на земле достоверного есть?
Где счастливые люди в озлобленном мире?
Если есть — их по пальцам легко перечесть.

Вы, злодейству которых не видно конца,
В Судный день не надейтесь на милость Творца!
Бог, простивший не сделавших доброго дела,
Не простит сотворившего зло подлеца.

Эти пять-шесть лет, с 1098 по 1104 год, пожалуй, наиболее трагичный период в жизни Омара Хайяма. После того как его покровитель Муайид попал в опалу, а затем перешел на сторону злейшего противника Беркьярука, Омар для султана и его сторонников превратился в одиозную фигуру: если и не в прямого врага, то, во всяком случае, в достаточно подозрительную личность. Его опасались, ненавидели, сторонились. Уже по одной этой причине Омар Хайям мог оставить всякие надежды на возобновление работы Исфаханской обсерватории. Но даже если бы двор Беркьярука относился к нему с симпатией, денег он все равно бы не получил: кому нужны звезды на небе, когда деньги требуются на подарки эмирам, создание новых армий, укрепление сети осведомителей и агентов?

Скажи, за что меня преследуешь, о небо?
Будь камни у тебя, ты все их слало мне бы.
Чтоб воду получить, я должен спину гнуть,
Бродяжить должен я из-за краюхи хлеба.

Впрочем, Мухаммаду и Санджару тоже дела не было до бывшего надима их отца, до какой-то обсерватории. Шла ожесточенная борьба за власть, а в такое время о будущем, об истине, о справедливости мало кто из властителей задумывается.

Травля Хайяма шла и с другой стороны. В это время позиции официозного, ортодоксального мусульманского духовенства существенно укреплялись. Столкнувшись с расширяющейся оппозицией исмаилитов, суннитские факихи усилили свое наступление, преследуя и открытых, и тайных своих противников. В их числе, естественно, был и Омар Хайям. Все громче на публичных религиозных диспутах его обвиняли в батинитской ереси, неуважении к шариату, и даже ширке (здесь: неверный). Порой, когда он проходил по улицам Исфахана, многие с ненавистью плевали ему вслед, бросали в него камнями, раздавались и открытые угрозы.

Безучастно глядит небосвод голубой,
Как под ним мудрецов истребляет разбой:
Тесно чаша с бутылью слились в поцелуе,
Хлещет кровь между ними багряной струей.

О мудрец! Если тот или этот дурак
Называет рассветом полуночный мрак —
Притворись дураком и не спорь с дураками.
Каждый, кто не дурак, — вольнодумец и враг!

Но чаще Хайям даже не замечал возрастающей опасности для своей жизни. Он долгими часами бродил по городу, разграбленному, голодающему, но все же не сломленному. Исчезли пышные и богатые базары, цветастое и многоязычное людское море на улицах, закрылись караван-сараи.

Голод собирал свою богатую жатву. Толпы нищих заполняли центральные улицы города, именем милостивого Аллаха прося хоть кусочек хлеба. Многие просто лежали, окруженные роем мух. Хайям понимал, что они уже не доживут до следующего утра, а их трупы вывезут за город и сожгут.