«Здесь ведь такие зубры, — говорил Олег Иванович молодому артисту БДТ, задравшему было нос, — как в Беловежской Пуще. Они тебя быстро проглотят. Головокружение тут лечат быстро…» Все остальные, и Борисов не был исключением, виделись Георгию Александровичу необходимым — в большей или меньшей степени — дополнением к тем, кого он в силу ряда причин выделял в труппе. («Не всем же быть любимчиками, Олег», — сказал как-то Товстоногов Борисову, расшифровывая свой афоризм: «Не всем же бежать на короткие дистанции — должны быть и стайеры!») Выражение «любимый артист» почти автоматически заставляет предположить, что избранник не знает проблем при получении ролей. Любых. Тех, которые предложит режиссер. И тех, которые попросит сам. Сестра Товстоногова Натела говорила, что «для Гоги творческие вопросы не имели никакой связи с личными отношениями», он никогда не переносил рабочие проблемы домой, и приводила на сей счет два примера.
Первый связан с ее мужем артистом Евгением Лебедевым: «Гога ставил мюзикл „Смерть Тарелкина“, шли репетиции. И вдруг Женя захотел, чтобы это была не музыкальная история, а обычный спектакль. Сорвался. Гога назначил на роль Ивченко (сначала — Александра Романцова; Валерий Ивченко приехал из киевского Театра им. Ивана Франко и за короткий срок выучил партитуру. —
Еще один — с актрисой Театра им. Ленсовета Инной Кондратьевой, второй женой Георгия Александровича. «Инну очень обидело, — рассказывала Натела Товстоногова, — когда главная роль в „Иркутской истории“, о которой она мечтала, досталась не ей, а Дорониной… Он просто видел в этой роли Доронину, и всё! Когда Кондратьева переходила в БДТ, я ее предупреждала, что положение жены не обещает главных ролей. Если бы она осталась в театре у Владимирова, возможно, они с братом продолжали бы жить вместе. А так театральный конфликт разросся до невероятных размеров и дошел до развода: Инна была уверена, что Доронина нравится Георгию не только как актриса, и убедить ее в обратном было невозможно».
Если ситуация с Кондратьевой, на мой взгляд, предельно ясна — Товстоногов не хотел появления даже полунамеков на то, что первую роль отдал жене только потому, что она — его жена, — то в истории с Лебедевым не все так просто. В БДТ не без оснований считали: Лебедев был человеком, который не диктовал, конечно же, Товстоногову (Георгию Александровичу никто диктовать не мог), но по ключевым моментам брату своей жены советы давал и в распределении ролей участие принимал. Хотя бы по той простой причине, что дома Товстоногов, у которого был сильный характер, но не было, по его собственной характеристике, «силы воли», советовался и с сестрой, и с ее мужем. Делился с ними всем, что происходило в БДТ. И на кухне сдвоенной квартиры, в которой в доме на Фурштатской улице жили Натела Товстоногова c Евгением Лебедевым — в одной половине и Георгий Товстоногов — в другой, — многие вопросы касательно репертуара театра и распределения ролей, конечно же, не только обсуждались, но и решались.
Натела Товстоногова рассказывала, что брат часто просил ее «высказать свое мнение. Однако я старалась как можно реже бывать на репетициях. Боялась: вдруг после моего появления кого-то снимут с роли, а подумают, что из-за меня».
Но при всем при этом Товстоногов однажды сказал Иннокентию Смоктуновскому: «Я решаю все сам, абсолютно единолично. И что ставить, и как. И кому играть». Так и должно, наверное, быть в условиях «добровольной демократической диктатуры».
В Ленинграде, впрочем, не только БДТ — все театры были «под Товстоноговым». В городе шутили: «Осталось взять почту и телеграф…»
Борисов Лебедеву как партнер не был нужен. Товстоногов (в отличие от Ефремова, наговорившего Олегу Ивановичу при переходе во МХАТ «с три короба»), заранее ничего не суливший по части ролей, особенно крупных, однажды поинтересовался у Борисова, что он хотел бы сыграть. Олег Иванович, роли никогда и нигде не выпрашивавший, ответил: Ричарда. «Это, — сказал Георгий Александрович, — может сыграть Женя».
«Кто-то может считать, — говорил Юрий Борисов, — что в БДТ были периоды Юрского, Борисова, Басилашвили. На самом деле театр был всегда Товстоногова и Лебедева. И Юрский, и Борисов, и Басилашвили лишь подыгрывали ему. Я не имею в виду конкретно по спектаклю, но репертуар строился на Евгения Алексеевича, на его возможности: „Мещане“, „История лошади“, „Карьера Артура Уи“. Это были замечательные спектакли, но тем не менее…»