Олдорандо (СИ)

   Когда настал день казни, Юли вместе с другими послушниками поднялся по мрачным лабиринтам в Латхорн, самую большую пещеру Святилища, где обычно совершались богослужения. Света в ней, как и всегда, не было. По мере того, как собиралось духовенство, темнота наполнялась шепотом и бормотанием. Юли тайком ухватился за оборку одеяния отца Сифанса, чтобы не потерять его в темноте. Затем во мраке раздался голос дежурного священника, который привычно поведал собравшимся о нескончаемой битве между Акха и Вутрой. В этом сражении Акха принадлежала ночь и священники были готовы защищать свою паству в течение этой долгой битвы. Но тот, кто выступал против своих хранителей, должен был умереть.

   -- Пусть приведут осужденного! -- пронзительно воскликнул священник в конце своей речи и смолк.

   В Святилище много говорили о заключенных, множество их были заточены в его темницах, но этот был особого рода. В темноте раздался топот тяжелых сапогов милицейских, послышалось шарканье босых ног, потом негромкие вскрики и возня.

   Вдруг тьму пронзил столб света. Послушники раскрыли рты от изумления, а Юли понял, что они находятся в той самой огромной пещере, через которую его когда-то провел Сатаал. Источник слепящего света, как и раньше, зиял высоко над головами собравшихся.

   Основание светового столба ударило в распятую на сложной деревянной раме человеческую фигуру. Осужденный был обнажен -- знак высшего позора в пуританском Панновале -- и, когда свет коснулся его глаз, он издал пронзительный крик.

   Юли вздрогнул. Он сразу узнал это квадратное, обрамленное короткими волосами лицо, глаза, как и раньше, пылающие страстью. Это был Нааб, тот самый молодой еретик, выступление которого он слушал в Прейне, сразу перед тем, как беднягу схватили фагоры.

   -- Священники, я не враг вам, хотя вы и относитесь ко мне, как к врагу, -- раздался воспаленный голос. Юли сразу узнал этот голос, эту пламенную речь. -- Поколение за поколением вы погрязаете в бездействии, безделье и бессмысленных разговорах -- и ваши души скудеют. А тем временем на наших глазах погибает великий Панновал. Панновал гибнет в праздности! Гибнет потому, что вы стали безропотными исполнителями воли Великого Акха, -- нет! -- его пассивными служителями. Это недопустимо! Мы должны сражаться вместе с ним и страдать так же, как и он -- или не страдать вообще! Мы должны внести свой вклад в великую битву между Землей и Небом! Акха нельзя её выиграть без нашего участия. Для этого мы должны переделать себя, стать другими и очиститься от скверны бездействия и слепого повиновения тупым...

   В нескольких шагах позади рамы с распятым еретиком равнодушно стояли милицейские в сверкающих, только что начищенных бронзовых шлемах. По неприметному мановению верховного инквизитора, руководившего казнью, один из них лениво вышел вперед. Он стремительно взмахнул дубинкой и изо всей силы ударил Нааба поперек голого живота. Соприкоснувшись с тугой плотью, она извлекла из неё утробный, глухой звук. Нааб дернулся и обвис в своих путах, задохнувшись от ужасной боли. Отец инквизитор невозмутимо кивнул и милицейский важно отступил назад.

   В тот же миг показались офицеры милицейской гильдии, неся в руках дымящиеся головни факелов. Вместе с ними равнодушно шагали фагоры на кожаных поводках. Они безмолвно окружили раму и тоже замерли, повернувшись к осужденному. Головни высоко взметнулись над их головами и едкий дым ленивыми струями поплыл вверх, причудливо свиваясь в столбе света.

   Внимание всех собравшихся обратилось на кардинала. Он с трудом поднялся с кресла. Не сгибающееся, сухое тело старика наклонилось вперед под тяжестью торжественного одеяния и золотой митры. Скрипнули старые суставы -- кардинал трижды ударил резным посохом о камень и вдруг пронзительно закричал на церковно-олонецком языке:

   -- О, великий Акха, наш воинственный бог! Предстань перед нами!

   Зазвенел колокол, невыносимо отдаваясь в гулком подземелье. Тьму пронзил ещё один столб света, отчего темнота не рассеялась, а стала ещё гуще, плотнее. Позади осужденного, позади милицейских и фагоров вверх взметнулся огромный лик Акха, казалось, воспаривший в световом луче. Толпа удивленно зашелестела, зашепталась в изумленном почтении, потом замерла в ожидании. Огромная, нечеловеческая голова бога, казалось, нависла над собравшимися, подобно грозовой туче. Невидящие миндалевидные глаза ощупывали каждого и всех, собравшихся в пещере. Под ними зиял зловеще распахнутый рот, казалось, готовый поглотить нечестивца.

   -- Возьми эту презренную душу, о, Великий Акха, и сокруши её так, как мы сокрушаем нечестивое тело! -- визгливо провозгласил кардинал.

   Получив приказ свыше, палачи в черных капюшонах, ранее стоявшие во мраке, быстро двинулись вперед. Они начали вращать ручки, вделанные в бока пыточной рамы. Заскрипели деревянные шестерни и рама начала сгибаться.