Олдорандо (СИ)

   Так Юли понял, что отличается от других послушников и переживал из-за этого. В часы, отведенные для сна, он старался разобраться во всех этих загадках, в своих чувствах. Он ощущал вину даже за то, что не был таким наивным, как другие послушники. Да, он полюбил божественную музыку Акха. Она была для него новым языком для общения с миром. Но ведь музыка -- это всего лишь творение искусных рук и ума человека, а не... самого бога!

   Едва он с большим трудом отмел это сомнение, немедля явилось другое. Ладно, допустим, музыка внушена божественным провидением. Но как насчет самой религии, её языка, обрядов и догматов? Разве всё это -- не всего лишь творение людей, пусть даже очень умных людей, подобных отцу Сифансу?..

   К счастью, в эту роковую минуту ему неожиданно пришло на память изречение, которое очень любил повторять сей святой отец при малейших признаках сомнения: "Вера не есть спокойствие души, она томление духа, вечное томление. Только смерть является успокоением". Юли повторял эти спасительные слова снова и снова. Что же, по крайней мере, эта часть вероучения была правдой -- на своём опыте он убедился, что так оно и есть.

   Сомнения возвращались и уходили вновь, но Юли уже ни с кем не делился ими, памятуя о своей неудаче с музыкой. Тогда его просто не поняли, но обнаружить сомнения в вере было гораздо опаснее. Поэтому Юли теперь большей частью помалкивал в кругу послушников и поддерживал лишь поверхностное знакомство со своими товарищами -- просто для приличия.

   Обучение послушники проходили в низком сыром туманном зале под названием Расщелина, у самого дна Святилища. Иногда они пробирались туда в кромешной тьме, иногда при свете чадящих, почти не дающих света ламп, которые несли святые отцы, которые торопились (впрочем, не всегда) к своим воспитанникам. Каждый урок начинался возложением руки священника на лоб каждого ученика. Духовный отец с силой разминал пальцами кожу и заканчивал обряд приобщения охранительным жестом, который выражался в подкручивании указательным пальцем у виска. Этот бессмысленный жест послушники усердно повторяли по вечерам в монастырской спальне и потом дружно смеялись над ним. Юли этот обряд не нравился -- пальцы у священников были мозолистые, грубые и шершавые от того, что они постоянно скользили ими по стенам, читая их при стремительном передвижении по лабиринтам Святилища в кромешной тьме.

   Каждый послушник сидел лицом к учителю на похожей на седло скамье причудливой формы, сделанной из обожженной глины. В каждой скамье был вырезан свой собственный оригинальный рисунок, который позволял легко отыскать своё место в темноте. Учитель тоже сидел верхом на глиняном седле, но установленном на каменной кафедре, изрядно возвышаясь над учениками. Эти оригинальные устройства были неожиданно удобными, хотя Юли и не нравился холод сырого сидения. Но послушники должны были безропотно выносить такие трудности, демонстрируя свою преданность вере.

   По прошествии нескольких недель обучения отец Сифанс впервые заговорил о ереси. Он говорил визгливым голосом, постоянно покашливая. Верить неправильно -- это хуже, чем не верить вовсе! Поэтому каждый еретик должен быть принесен в жертву Акха.

   Потрясенный этой фразой Юли внимательно наклонился вперед. Они сидели без света, но в специальном отделении за спиной святого отца мерцала лампа, которая освещала его сзади, очерчивая вокруг его головы туманный золотистый нимб. Лицо его оставалось в тени. Черно-белое одеяние скрадывало очертания фигуры, так что священник, казалось, слился с темнотой помещения. Вокруг них клубился туман, который струился за каждым послушником, медленно проходящим мимо -- они изучали искусство чтения стен. Низкую пещеру наполняли кашель и шепотки невнимательных учеников. Безостановочно, звеня, подобно маленьким колокольчикам, со свода в лужи падали капли воды.

   -- Человеческая жертва, отец? -- удивленно повторил Юли. -- Вы сказали, человеческая жертва?..

   Отец Сифанс откашлялся.

   -- Драгоценна душа человека и преходяще его тело, -- отозвался его хриплый голос. -- Тот, кто говорит, что нужно быть более умеренным в приношениях Акха, тот оскорбляет самого Бога! Вы уже достаточно искушены в учении и многое познали в божественной науке. Поэтому вам будет дозволено присутствовать при казни еретика. Ужасный обычай, оставшийся нам в наследство от варварских времен...

   Беспокойные глаза священника парой крошечных оранжевых точек мерцали в темноте, отражая свет факела в глубине коридора и напоминая неразгаданные сигналы из глубины Вселенной.

* * *