Олдорандо (СИ)

   В других обстоятельствах Хаселе не был бы так благороден, но одежда Юли привлекла его внимание. Ноги юноши покрывали сапоги из шкуры йелка, зашнурованные до колен. На нем были также теплые штаны и старая отцовская куртка из медвежьей шкуры с мехом внутрь, подогнанная ему по росту матерью; это грубое одеяние было натянуто прямо на голое тело. Поверх куртки на плечи Юли была накинута цельносшитая парка с капюшоном. Онесса в те дни, когда болезнь ещё не свалила её, украсила её белыми хвостами кроликов, пришив по три хвоста на каждое плечо, и отделала воротник узором из красных и синих бус -- последнего сокровища, которое уцелело в её семье. Несмотря на всё это Юли представлял собой плачевное зрелище. Его юное лицо было совершенно измученным.

   -- Ты посмотри, он не дикарь, как те, -- с восхищением сказала Лорел. -- Видишь, как его парка украшена красными и синими бусами? И сам он просто прелесть, не правда ли?

   -- Не говори ерунды, -- оборвал её муж. -- Парень выглядит так, словно вот-вот отдаст концы. А ведь он явно знатного рода. Так что дай ему теплого супа. Наверняка, его племя щедро отблагодарит нас.

   Старуха зачерпнула ковшиком горячего варева и осторожно влила в рот найденыша несколько глотков, поглаживая его горло, пока он не проглотил живительный настой. Юли очнулся, кашлянул, сел прямо и шепотом попросил ещё. Кормя его, старуха сочувственно поджала губы при виде опухших в тепле щек, покрасневших век и ушей, жестоко истерзанных морозом. Она прижала юношу к себе, положила руку ему на плечо, покачивая его и вспоминая давно забытое счастье, которому она затруднилась бы дать теперь название.

   Виновато оглянувшись, она увидела, что Хаселе уже ушел. Ему не терпелось узнать, по какому делу к нему пожаловали знатные господа из Панновала.

   Старая Лорел со вздохом опустила темную голову юноши и последовала за своим мужем. Он уже потягивал выпивку с двумя здоровенными, раскормленными, словно боровы, торговцами. От их сырой одежды шел пар. Лорел потянула Хаселе за рукав.

   -- Может быть, два этих добрых господина возьмут с собой в Панновал больного юношу? Мы не сможем прокормить его здесь, ожидая, когда его сородичи придут сюда. Мы и так голодаем, а Панновал богатый город, там всегда много еды.

   -- Оставь нас, мать, мы ведем переговоры, -- ответил Хаселе барским тоном. -- Разве ты не видишь, что у нас важный разговор?

   Она, хромая, вышла через заднюю дверь и принялась наблюдать, как их раб-фагор, позвякивая прикованными к его ногам цепями, привязывал собак торговцев к каменной конуре. Этого фагора они взяли в плен очень давно, ещё во времена своей полузабытой теперь бурной юности. Затем взгляд её устремился в серое безрадостное пространство востока, сливавшееся вдали с таким же серым безрадостным небом. Этот юноша пришел из той бесконечной пустыни. Недавно из ледяного безмолвия начали приходить люди -- поодиночке или парами -- едва переставляя ноги на последней стадии истощения. Лорел так и не смогла понять, откуда же они шли. Она знала лишь то, что за этой холодной заснеженной пустыней тянутся ещё более холодные горы Перевала. Один путник, особенно измученный, бормотал что-то о горящей горе, которая извергает огонь. Она осенила себя святым кругом над впалой грудью. Храни её Колесо от таких ужасов!..

   Но в молодости её часто влекло в эту даль. Закутавшись потеплее, она подолгу стояла на краю откоса, устремив взгляд на восток. Над ней, помахивая одинокими крыльями, проносились челдримы, а она, упав на колени, рисовала в своём воображении смутную массу святых, которые, налегая на вёсла, направляли плоский круг её мира к тому месту, где не всегда шел снег и дул ветер. Потом, плача, она шла домой, проклиная надежду, которую принесли ей челдримы. Надежда умирала, оставляя лишь боль.

   Хотя Хаселе выпроводил жену тоном, не допускающим возражений, он, тем не менее, как и всегда, оценил про себя то, что она сказала. Когда его сделка с двумя господами была заключена и небольшая груда лекарственных трав, шерстяных полотен и мешочков с мукой уравновесила скромную горстку драгоценных пряных листьев и кипу шкур, которые заберут оба торговца, Хаселе предложил гостям решить судьбу больного юноши. Может быть, они даже заберут найденного им незнакомца в свой цивилизованный мир? Он добавил, что на юноше была искусно украшенная парка и поэтому, -- о, это всего лишь предположение выжившего из ума старика, господа! -- он мог быть важным лицом, или, по крайней мере, сыном важного лица, благодарность которого не замедлит последовать.