Октябрь, который ноябрь

— Не «это», а сестра милосердия, — мрачно объяснила Катрин. На ней действительно было импровизированное сестринское платье — строгой формы одежды у медперсонала все ж не имелось, возможны допущения. Но косынка с красным крестом вполне настоящая. Что тут недоумевать?

— Дык… — солдат был немолодой, повидавший, но внезапное явление красивой незнакомой сестрицы в узком кругу пароходной команды и пассажиров, да еще прямехонько в каюте, его заметно потрясло. Второй служивый пялился на сестрицу не менее ошалело. В принципе, можно понять.

— Мужчины… — проворковала оборотень, давай понять, что на нее тоже позволительно глянуть.

— Ох! — хором сказали служивые мужчины, обернувшись к восхитительному видению.

Катрин двинула ближайшего кавалера по затылку рукоятью маузера. Бедолага бухнулся на колени, его сотоварищ, потрясенный чредой абсолютно необъяснимых событий, глянул на него и в свою очередь схлопотал по темени мешочком дроби — оборотень навострилось вертеть полугуманным оружием весьма ловко.

Оглушенных воинов свалили на жесткий, оббитый кожей диван и положили рядом дубовое диванное навершие.

— Несчастный случай, мебель буржуйская, ненадежная, можно сказать, предательская! Отлежатся, — заверила Лоуд, помахивая кистенем. — Душновато здесь.

— Слушай, с какой стати?!

— Так лето, чего ты хотела.

— Я не об этом.

— А, так ошибочка стандартная: каюты, общаги, камеры тюремные и камеры хранения — они шибко похожи и тесно нагромождены. Различия в номерках, а номерки, они…

— Что ты хихикаешь? С какой стати я перед сомнительными военнослужащими наготой сверкать должна?

— Это не ты, а я сверкала. И не наготой, а стрингами. И вообще, что мне было делать? Внезапность, импровизация, полет фантазии. Подцепила наглядный образец. Они так восхитились тобой одетой, что грех было парнишек не порадовать. Мы ж им по башке, считай, ни за что дали. Пусть хоть глянули. Не будь ханжой!

— Во-первых, узреть себя со стороны и в неглиже довольно странно. Во-вторых….

— О, поехала арифметика. Что за самомнение такое перераздутое? Блондинка, она и есть блондинка — на нее все клюют. Вот ты сама выпустила прядочку из-под косынки этак откровенно эротичненько, а на других сваливаешь, — обвиняюще ткнула оборотень перстом с ухоженным ногтем.

— Ладно, потом поговорим. Сейчас-то ты чего в этом образе?

— Ты мне зубы заговариваешь и от дела отвлекаешь, — Лоуд превратилась из длинноногой неприличности в балтийского матроса: квадратного телосложения, в широченных клешах, сдвинутой на затылок бескозырке — на ленте значилось воинственное «Хорь». — Как смотрюсь? Могу для интеллигентности бородку добавить.

На обветренной физиономии появилась шкиперская бородка.

— Все равно зверовато, — покачала головой Катрин. — Напугаешь.

— На контрасте сыграем. Ты — милосердность, я — серьезный намек на текущие обстоятельства, — оборотень похлопала по рукояти заткнутого за ремень огромного «смит-вессона» с перламутровыми накладками на рукояти.

— Ты — чересчур театральный намек.

— Еще раз тебе объясняю — люди верят постановочности. Она, акцентированная театральность — она понятная. А вот тебе, если ты будешь так очами сверкать, никто и близко не поверит, будь ты хоть насквозь реалистичная. Это в голых блондинок охотно верят, а в серьезных и мозговитых — фигушки!

— Ладно. Мы вообще к цели, наконец, попадем или как?

— Плевое дело, — оборотень молодцевато закусила ленты бескозырки и высунула башку в открытый иллюминатор. — Во, на спасательном кружалке начертано «Русь», часовой торчит на корме. Следовательно, все правильно, нам нужна каюта через одну.

— Логики не уловила, — призналась Катрин.

— Чего тут ловить? Чай не палтуса вываживаешь. В соседней каюте дверь распахнута и ее стул придерживает, зато в следующей голоса, молодые-дамские. Много ли на двухпалубном речном корыте с названием «Русь», молодых дев, не ругающихся матом через слово?

— Понятно, пошли…

Высокая сестра милосердия и коренастый матрос деловито прошагали по палубе — расслабившийся в тени тента часовой не оглянулся. Гости скользнули в каюту, л-матрос тут же притворил дверь.

Что можно сказать… Узнать всех семерых по фотографиям вполне можно, в то же время вживую они производили совершенно иное впечатление. Возможно, ореол мученичества отсутствовал. Что и понятно. Лица девушек, молодые, без всяких там теней трагического будущего, болезненный мальчик… Отец семейства в своей полевой полковничьей форме показался более густобородым, мамаша — отяжелевшей.

— Здравия желаем, граждане Романовы, — негромко поприветствовал вежливый л-матрос. — Комиссия к вам. На вопросы отвечать точно, ясно, лаконично. А то враз засыплемся.

— Какая еще комиссия? — испуганно спросила одна из девушек.

— Авторитетная комиссия. По решению конкретных вопросов, — л-матрос указал на Катрин. — Звать предкома — Екатерина Георгиевна, княгиня баронского звания. Крайне ответственный и осведомленный человек. Беседуйте.

Моряк извлек из-под бушлата потертый толстенький томик, сел на стул у двери, закинул ногу на ногу и углубился в чтение.