Октябрь, который ноябрь

— Ничего-ничего, образумится. Видимо в отца: бескомпромиссен, но хладнокровен. Что ж, передавайте поклон юным Александровичам, а я, пожалуй, пойду. Пациентов много. Такие дни — все питерцы на нервах, буквально все!

Шпионки спускались по лестнице. Катрин не выдержала:

— И как?

— Поработает на квартире. Подправит декреты, пока времечко есть. Имеются там слабоватые места. О свободе водопользования почему-то вообще всецело упущено…

— Да причем тут водопользование?! Он что, согласен дома сегодня оставаться?

— Что значит «оставаться»?! Работать над законодательной базой будет наш Владимир Ильич. Великий аналитический ум, думает на два шага вперед, о завтрашнем дне. Что абсолютно верно и дальновидно! — л-старичок помолчал, потыкал тростью в завитушки перил. — А вообще ты была права. Не тот уже Ильич. Сбавил в политической свирепости и партийной непримиримости. Племянники — это сильный ход. Признаю.

— Ход?! Да откуда мне было знать?

— Мы с тобой тетеньки старые, многодетные, интуитивно проницательные. Ну да ладно, что-то я перехваливаю нас сейчас. Что революционные дамы? Про меня выспрашивали?

— Еще бы. Вы, товарищ Островитянская — загадка. Удивляются вашей внепартийности. Завотдела, и с такой не определившейся платформой.

— Поздно удивляться, — со сдержанной скромностью заявила знаменитая функционерка. — Ко мне уже анархисты подкатывали, и левые эсеры. Маша Спиридонова^[33] дважды лично заходила. Душевная тетка, между прочим. Но я принципам внепартийного цветочно-лодочного профсоюза не изменю! Да и времени уже нет. Так, действуем по плану?

— Угу, ждут уже. Ганн заговорил, наплел порядком, будем проверять. Слушай, а ведь тебя в Смольном в ближайшее время за жабры возьмут. Завотдела без роду и племени, без партийной поддержки, без тюремного стажа — действительно ни в какие ворота.

— Не успеют. И вообще все уже залегендировано. И с чего это появляются сомнения в моем тюремном стаже?!

Катрин помогла старичку-профессору загрузиться в «лорин», довезли медика до Акушерского института, а на Боткинской подхватили товарища Островитянскую с багажом. (Проходной двор там был короткий, да еще Лоуд выкроила хронологически миг перевести дух, перекусить и выспаться, отчего заимела донельзя возмутительный, цветущий вид).

— Так, время не ждет, грузимся и едем! — провозгласила завотделом, суя Кольке здоровенный лепешечный бутерброд.

— Это что, змеюка!? — изумился юный пилот, глядя на свисающий из «гамбургера» хвост.

— Сам ты змеюка. Это угорь, приморской копчености, — пояснила Лоуд, забрасывая в машину мешки. — Ты вот что — прогуляйся вокруг, сжуй угря не торопясь. Гастриты нам не нужны! А мы пока с товарищем Катериной слегка переоденемся.

Колька отошел зажевывать экзотический бутерброд, а оборотень распотрошила увесистый мешок.

— Напяливай!

— Угм-м, — запротестовала Катрин, рот которой так же был занят угриным бутербродом.

— Никаких возражений! У нас в отделе дисциплина, а сейчас вводится еще и военное положение, — Лоуд встряхнула бронежилет. — Скрытого ношения, не особо стопроцентный, но качество мне гарантировали. Не хватало еще, чтоб тебе ненароком шкуру продырявили. Меня тогда ваш злопамятный замок вообще со свету сживет. Знаю я ваши гуманистические ухватки.

— Слушай, это нехорошо будет. Парни без брони, а я в кирасе, — промычала Катрин, пихая в себя сочный бутерброд.

— Их дело военное, а твое следовательское и шпионское. Разницу все понимают, — оборотень ерзала по сиденью в весьма странном виде, поскольку разумно надевала защиту прямиком на видавшую виды толстовку, а не на иллюзорный костюм завотдела. — Чего там на спине цепляется?

Катрин помогла подогнать липучие застежки. Пришлось надеть и самой — бронежилет был незнакомый, не армейский, довольно удобный.

— Винтовочную пулю держит, я определенно узнавала, — с облегчением сказала упаковавшаяся Лоуд. — А если я под картечь или пушечную гранату попаду, то требую признать эту версию революции — тупиковой! Колька, хватит жрать! Поехали!

Катрин высадили у Таврического сада. Бойцы «попутного» взвода уже ждали у машин. Катрин увидела и Гру — мальчишка не особо выделялся среди фигур в шинелях, но делать обормоту в штурмовой группе было абсолютно нечего.

— Э, товарищ завотдела, а с какой стати тут этот… женишок?

— Катя, не взбрыкивай, — укоризненно глянула Островитянская и перешла на шепот: — У мальчугана нет опыта участия в современных армейских операциях. Нет, стрельбы он слышал предостаточно, и под пулями бывал. Чай, не младенец. Но правильного дисциплинированного опыта у него не хватает. Не будь свинской коровой, приобщи парнишку.

— Я, конечно, отказать не могу. Но стоило и заранее предупредить, — сумрачно указала Катрин. — Кстати, ему бы тоже бронежилет.

— Обижаешь. Он еще в Смольном в кираске парился. У меня с этим строго! — товарищ Островитянская встала на сидении, вскинула не совсем аутентично, но очень революционно сжатый кулак и обратилась к бойцам штурмовой группы: — Успеха, товарищи! Никакой пощады гадам! Но пленных берите побольше. Нам их, паразитов, до конца раскрутить нужно.