Охота на мудрецов. Неизданное

Насухо вытираю стол, раковину и выхожу в гостиную. Спать уже хочется, непростой был день, а голод информационный покоя не дает. Как бы расспросить у Публия про мудрецов? Сидит капитан в кресле и читает с планшета. До сих пор не переоделся в домашнее, меня стесняется. Расстегнул воротник рубашки, молнию комбинезона до пояса и успокоился. За окном ночь, умные стекла затемнились, стрелки на часах приближаются к полуночи, а я снова не знаю, куда себя деть. В палате можно было поболтать с Мотыльком, а здесь только чинно присесть на край белого дивана, как положено воспитанной женщине.

Капитан читает, не обращая на меня внимания. Жду, жду и теряю терпение:

– Публий, можно вопрос?

– Да.

– В шкатулке лежат пуговицы. Они от форменных рубашек оторвались?

Военврач поднимает на меня взгляд, и я наслаждаюсь искренним удивлением. Но потом он хмурится. Бездна, я выдала себя с головой! Сейчас решит, что залезла в каждую щель, а это не так!

– Да.

Емко и лаконично, зато спокойно. Наглею дальше:

– А рубашки без пуговиц в шкафу висят?

Публий кладет планшет на колени и так внимательно меня изучает, словно хламидии под микроскопом в мазке ищет.

– Да, в шкафу. Нет, времени самому пришить нет. И желания тоже.

Догадливый какой, упреждает ответом мои вопросы. Проматываю вступительную часть и перехожу к сути:

– Можно я пришью?

Жду еще один тяжелый вздох, ворчания сквозь зубы, молчания, наконец, но Публий достает из кармана плоский контейнер и протягивает мне. Пересаживаюсь на диване ближе, чтобы забрать. Внутри швейная игла и две катушки ниток. Какого цвета? Черные и белые, разумеется.

– Неожиданно, – улыбаюсь, отматывая нить и думаю, что придется рвать зубами или просить ножницы, но нить отрезана. И следующая тоже. До чего же все продумано.

– После ранения кровь с формы отстирывается, а прорехи остаются, – рассказывает капитан, – не выбрасывать же годный комплект из-за нескольких дыр. Вот и шьем, как умеем, белыми нитками рубашки и черными комбинезоны.

Логично. А хирург постоянно зашивает раны и сил на одежду уже не остается. Благодарю и достаю из шкафа рубашки без пуговиц. Занятие на вечер нашла, уже не плохо.

Шитье успокаивает. Размеренные уколы иглой и протягивание нити поглощают внимание. Голова освобождается от мыслей и проблем, уходит нервная дрожь и снова тянет в сон.

– Наилий, – говорит капитан, и я вздрагиваю от неожиданности. Растерянно кручу головой по сторонам, не сразу заметив гарнитуру на ухе медика, – Таблетки выпил? Почему? Сейчас выпей! Тьер, ты хотя бы лежишь? Да, конечно, так я и поверил. Нравится мучиться с сотрясением? Катись в бездну!

Публий нервно срывает гарнитуру с уха и прячет в карман. Вспоминаю одного единственного Наилия в секторе. Если кто-то знает о Мотыльке, то только он.

– Рада, что Его Превосходство жив и здоров, – говорю я, и капитан резко оборачивается:

– Жив? Ты знаешь про покушение?

Да что за демоны меня сегодня за язык дергают? Не иначе дух-паразит завелся, как у Мотылька. Но отступать поздно:

– Я сделала предсказание, а потом мудрецы увидели ракету из окон центра.

Публий думает, кусая нижнюю губу. Не хочется мне рассказывать о способностях, скучно. Но военврач либо не любопытен, либо читал мою историю болезни. Так ничего и не сказав, снова опускает глаза в планшет.

– А Мотылек? Она жива и здорова?

– Извини, не знаю. И про других мудрецов из центра тоже. Я прячу тебя и все.

От расстройства прокалываю палец иглой. Придется ждать предсказания. Если оно будет, конечно. Капитан ерзает на диване. Устраивается удобнее на высокой и прямой спинке. Подлокотников нет, развалиться при мне ему воспитание мешает, а мне уже стыдно, что я здесь.

– Ты куда? – спрашивает Публий, когда встаю с кресла вместе с рубашками.

– На кухню.

Наверное, у меня обиженный вид. Не справилась с мимикой.

– Я, правда, не знаю, что с остальными, – говорит капитан, – привык не задавать лишних вопросов. Мудрецы строго засекречены, чихнуть нельзя, чтобы в разглашении не заподозрили. Потерпи пару дней, я выясню.

Не ожидала от него. Хочется объяснить, как близки все наши. Друг за друга держимся, потому что больше не за кого. Слова подбираю, не знаю с чего начать, а потом просто говорю:

– Спасибо, Публий.

– Не за что пока.

Он снова ерзает на диване и через силу выталкивает слова:

– Посиди со мной… пожалуйста.

От слабости в ногах падаю обратно на диван. Капитан умолкает и прячет взгляд. Я словно заново с ним знакомлюсь. Куда делся строгий и вечно раздраженный военный? Генералу тыкает и в бездну его посылает, а меня просит.

Сижу, пришиваю пуговицы. Не клеится у нас разговор, но иногда и не нужно. Публий достает из кармана стилус и пишет на экране планшета. Графики, наверное, чертит или пометки на полях рисует. Только почему на меня поглядывает? Нет, не показалось, сейчас снова. Мимоходом, но все же. Рисует?

В памяти ярко вспыхивает пророчество о художнике. Каждая строчка до последнего слова. Рубашки падают с колен, когда иду к Публию. На миг кажется, что вижу испуг в глазах, и капитан кладет планшет экраном вниз:

– Что?