Океан

– Смысл этой работы – определить убийцу маньяков: возраст, психологический портрет, есть ли заболевания, которыми он страдает, и, как мы видим, приблизительный портрет. На этих портретах все лица как бы разные, но в них много общего. И вот, что самое интересное, – он указал на два листа: фоторобот Наумова и рядом приклеенный эскиз профессора, они были очень похожи.

– Впечатляет? У Сатаны такое же заболевание, как и у Наумова. Разница в том, что ему около пятидесяти лет.

– Да, так мы и вертимся вокруг этого жёлтого здания, – констатировал Вяземский. – А что там ещё интересного в этой папке?

– Самое интересное я вам уже рассказал.

– Можно сделать вывод, – констатировал Вяземский, – что у Наумова абсолютное алиби на преступления, которые мы раскрываем, но из данных исследований, которые здесь находятся, видно, что он очень сильно связан с этим делом. Знает больше, чем простой смертный, но рассказать ничего не может. С такими картинами и мистическими фактами, следовательно, предъявить обвинение не можем, а напрямую доступ к Наумову зависит от Захатского.

– Если мы не расколем Наумова, мы, наверное, так и не разберёмся в этом деле, – Чесноков бросил с отчаянием карандаш на стол.

***

Захатский, проходя по коридору, видел, как Наумов, скрестив ноги, сидит на кровати и смотрит в одну точку или вовсе закрывает глаза. Казалось бы, что-то шептал, может быть, молитвы, а может что-либо ещё.

Весь медперсонал занимался его болезнью, по одним слухам его обвиняли в многочисленных убийствах, по другим – что он террорист, а по третьим, что он вообще черте что, насколько может вообразить человеческая фантазия. Медсестры, санитары, больные много раз пытались вывести его на откровенный разговор, но это никому не удавалось. Он либо отмалчивался, либо отвечал так, что ничего конкретного нельзя было понять.

В редкие минуты, когда Захатский оставался в кабинете один, он рассуждал, закуривая сигарету: «Нет, это не нервное заболевание, это душевная болезнь».

Захатский много видел: глаза больных, одержимых болезнью, взгляды от действия уколов. Но в этом взгляде было что-то другое, чего Захатский не понимал. Но память его никогда не подводила, и он вспомнил, что был когда-то человек в его отделении с похожим выражением глаз. Да, точно, был, но вёл его не он, а другой врач. Врач, который тут уже не работает. Захатский впал в раздумье… Да, когда-то к нему привели вновь поступившего больного, которому на ночь был сделан укол, и предстояла обычная процедура. Нужна была лишь подпись больного – согласие на лечение психотропными средствами, тем более что диагноз его уже был известен. Ему нужно было пройти ВТЭК для того, чтобы получать пенсию. Было решено, кто его будет вести, в общем, ничего особенного.

– Да, да, входите.

Больной был невысок, худощав, хорошо сложен, чем-то напоминал подростка, но мешало морщинистое лицо и коротко стриженые седые волосы.

По своей обычной привычке Захатский заполнил бумаги и хотел попросить подпись больного, как собеседник его перебил:

– Где нужно подписать?

Вот откуда он помнит этот взгляд, взгляд Наумова. Человек после сильных уколов сидел с ясным, не замутнённым, но огненным взором, и глаза его смотрели куда-то в глубь человека, разглядывая всё внутри, и над чем-то посмеивались в потёмках чужих душ. Взгляд, от которого идут мурашки по телу, как от страха перед чем-то необъяснимым.

Он потянулся, чтобы подписать лист, и из-под пижамы появились многочисленные уже зарубцевавшиеся порезы на венах.

В кабинете также присутствовали санитар и лечащий врач, который уже давно здесь не работает – его фамилия была Буйнов. И он принялся задавать вопросы:

– Что за препараты употребляете, что беспокоит?

– Фобии, – краем уха услышал Захатский их диалог, занимаясь своим делом.

– Какие фобии?

– Фобии – это необъяснимый страх.

– А если поконкретней, когда, в какое время… – напрягался Буйнов.

Тогда Захатский куда-то вышел, оставив больного с его врачом.

Кто же это был?

Захатский затушил сигарету и отправился в архив.

Его старания оправдались, он нашёл Седых Александра Ивановича, и то, что писал о нём Буйнов. Человек он был большого ума. У него была большая кожаная папка, и он тоже что-то писал, читал, рисовал. Многие с ним просто боялись общаться, он как бы видел человека насквозь. Буйности в нём не наблюдалось, как признавал психиатр Андрей Игоревич Буйнов. Он был хорошим актёром, имел образование гуманитария и ему приходилось играть на сцене в одном из театров города Владивостока. Седых ходил в длительные морские путешествия по странам Дальнего Востока, знаком с культурой Японии, Китая, Индии. И главное, он лежал в одно и то же время с Наумовым. Выписался раньше, прошёл ВТЭК и покинул это заведение. Но тогда Наумов был не таким, как сейчас.

– Но почему он перестал проходить ВТЭК, ведь прошло два года?

Захатский позвонил участковому врачу по месту жительства в Грязи и попросил выяснить, в чём дело. Результат его удивил – Седых погиб. Вот такие дела.

Захатский стал проводить параллели между Седых и Наумовым.