Океан

Захатский в гордом одиночестве листал историю болезни Наумова. Сначала его вёл Ерохин. Он определил причины, побудившие болезнь – это тяжелая сессия, тогда ещё студента Наумова, смерть близкого друга. Ерохин долго не церемонился – при первой дерзкой выходке он посадил его на аминазин. Не столько сам препарат был для Наумова болезнен, как гематомы от уколов на ягодицах. Наумов ни от кого не скрывал, что убежит из клиники от такого лечения. И однажды утром при пересмене его не досчитались, и до сих пор никто не знает, как он сбежал и каким образом. Он пропал на долгих три месяца, и никто толком не знал куда. Спустя три месяца родители заявили, что он вернулся, и искать его больше не надо.

Захатский поставил под сомнение причины заболевания Наумова. Глубокая депрессия поразила Наумова задолго до попадания в клинику и до тех событий, которые приписал Ерохин. В откровенной беседе Наумов рассказал тогда Захатскому, что предчувствие страшной беды ввергло его в глубокую депрессию. Он ярко видел эти страшные события и надеялся, что это просто наваждение, впадая в страх и оцепенение. Но страшные события всё-таки произошли, и его друг умирает непонятной смертью, вину за которую Наумов возлагает на себя. После этого прорывается как бы гнойный фурункул, и болезнь, по утверждению Захатского, приобретает маниакальные формы. Ерохин затаил обиду на Захатского, его самолюбие было уязвлено, скрыть это было нелегко. Захатский это понимал. Когда Наумов попадает во второй раз с попыткой самоубийства, Захатский берет дело Наумова и ведет его сам.

Мало того, отравление психотропными средствами он представляет как случайность, непредумышленную передозировку, и Наумов выходит из клиники через три недели, пройдя полное обследование.

Из дневника практиканта.

Я имею представление, какое воздействие на организм оказывает психотропный препарат галоперидол – трясутся конечности, мышцы сводят судороги, неусидчивость. Но я впервые увидел такое: Наумов упёрся руками на две спинки рядом стоящих кроватей и делал отжимания, а затем сделал выход на «свечку», оголив сильные группы мышц. Согласно тому, чему нас учили, это невозможно, так как препарат воздействует и на вестибулярный аппарат, учитывая, что Наумов получал его три раза в день в течение недели. Я было подумал, что он каким-то образом избегает инъекций. Я даже специально находил поводы оказаться в процедурной и видел, как медсестры набирают в шприц галоперидол и вводят в оголённую мышцу. Очень странное поведение! Чем больше я наблюдаю Наумова, тем больше он вселяет в меня мысль о некоей демонической силе. И это пугает.

Но большую тревогу вызывает то, что он крутиться вокруг Жени Ерасова, который находится в состоянии близком к коме. И что-то постоянно внушает ему. А то просто встанет и вперит в Ерасова свои чёрные глазища с яростным блеском. Надо бы поговорить с Викторией Наумовной при случае, хотя оградить больных от общения друг с другом невозможно.

Да и в целом работа с Наумовым не строиться. Я думал, что оказав ему услугу в виде купленной тетради, могу рассчитывать на доверие, но всякий раз, когда я интересуюсь, что же пишется в этой тетради, он неизменно вежливо отвечает, что возместит понесённый мной ущерб в стоимость тетради и ручек как только кончится карантин и к нему пропустят посетителей.

Готовясь к беседе с этим больным, я всегда продумываю те вопросы, которые задам, ход его ответов и последующие вопросы. Но он держится отрешённо, а порой в словах и вовсе сквозит насмешка, как если бы он разговаривал с ребёнком, пытающимся разрешить взрослые проблемы.

Разговор с медсестрами и анализ сделанных ими записей показали, что больной в общении с медперсоналом крайне вежлив, хотя все и так общаются с ним осторожно, опасаясь приступов агрессии. Я сам лично заметил, что при грубости он мрачнел, отрешался ото всех и становился страшным, или даже озлобленным, но отрицательные эмоции сдерживал, не выказывал.

Южный крест

Своим обжигающим взором он видел всё… И, может, то чувство, которым он ощущал всю энергетическую составляющую окружающего мира, привело его в это заведение снова. Мы вряд ли понимаем, кто мы на самом деле, нас самих удивляют поступки, которые мы совершаем, мысли, которые заложены в нашем подсознании, и которые порою нас мучают.

«Так кто же мы?»

Понимать себя полностью, а тем более видеть других наизнанку, это не только разочарование в себе и окружающих, но и акт сознательного сумасшествия, ибо только безумие позволяет смириться с тем чёрным, что наполняет нас. Истёрзанная душа, опрокинутая на лопатки, привязанная к кровати по собственному требованию. Уже многие недели на эту душу никто не обращал внимания, как к людям в отделении, относящимся к категории «эмбрионов». Жизнь на полках судьбы.