— Есть, — ответил Гаязов весело. — Но уж из другой, так сказать, песни. О детях рабочих… У меня была целая делегация во главе с Погорельцевым.
Муртазин нахмурился и недовольно спросил:
— О детях Самариной, что ли?
— Не только Самариной. И других.
— У вас есть предложение?
— В завкоме высказали мысль, что хорошо бы организовать в больших домах пионерские комнаты. По-моему, мысль дельная. В этих домах живут больше половины наших рабочих.
— Но что дадут такие комнаты?
— А вот что. Для детей младшего возраста есть детские сады, ясли. Матери, уходя на работу, спокойны за них. А дети младшего школьного возраста остаются без присмотра. Осенью и зимой им буквально некуда деться. В клуб не пускают. В кино тоже. Собираются в темных коридорах, учатся курить, сквернословить. А будь пионерские комнаты, ребята тянулись бы туда. Их обучали бы там полезным вещам. Приучали к труду. Ведь большинство из них в свое время к нам же на завод придут. И нам вовсе не безразлично, придут ли они с кое-какими трудовыми навыками или без оных. За порядком можно поручить следить нашим комсомольцам… в порядке общественной работы.
— Это неплохо, конечно, — сказал Муртазин. — Но уж очень немасштабно. Надо создать Дворец пионеров. Отсутствие Дворца пионеров в таком промышленном районе — просто постыдная вещь.
— Кто говорит, что Дворец пионеров плохо, но когда-то он еще будет, а пока надо начинать с пионерских комнат.
— Ладно, — сказал Муртазин решительно. — К концу рабочего дня зайдете ко мне с Калюковым. Что-нибудь придумаем.
Когда Гаязов сказал об этом председателю завкома, тот удивленно вскинулся:
— А помещения откуда возьмем? В наших домах ни одной свободной комнаты! Выселять — немыслимое дело. Вот где самая жгучая проблема.
Гаязов усмехнулся.
— Потому завком и тянет с этим вопросом годами и впредь думает тянуть?..
Вечером они все трое сели в директорскую машину, чтобы осмотреть заводские дома.
Муртазин своим быстрым, решительным шагом шел впереди. Он лазил по всем этажам, заглядывая во все уголки. Калюков, страдающий одышкой, с трудом поспевал за ним.
Свободных комнат они, конечно, не обнаружили, зато в этих домах были длинные, просторные коридоры. Дальний конец их, без помехи для жильцов, можно было отделить перегородкой. Муртазин так и решил.
— Ей-ей, здорово! — воскликнул обрадованный Калюков, услышав решение директора. — И как эта мысль не пришла нам в голову раньше? Недаром говорят, что все гениальные находки очень просты. Не верил до сих пор.
Муртазин с Гаязовым дружно расхохотались, безнадежно махнув рукой.
Последнюю неделю Гульчира, почти не выходя, работала в механическом цехе. Она держалась замкнуто, разговоров, кроме строго служебных, ни с кем не вела, по цеху бродила как в тумане. Но постепенно мрачное настроение стало рассеиваться. Гульчиру радовало, что новая технологическая цепочка для поршневых колец наконец заработала, не принося никаких особых осложнений. Засунув напряженно сжатые кулачки в карманы халата, она посматривала издали на выстроенные стройным рядом станки. Ее смуглое, похудевшее лицо было немного бледно, черные брови сдвинуты. Здесь была и ее доля труда, но, когда товарищи поздравляли, она внешне держалась по-прежнему холодно и отчужденно. Ее не оставляла мысль, что, если бы с поршневой цепочкой не наладилось, Назиров, вероятно, обвинил бы ее в мелочной мстительности. Вместе с тем Гульчиру пугала возможность других кривотолков, — что она, Гульчира, только потому работала с душой, что хотела вернуть внимание Назирова. И она предпочитала держаться как посторонний, непричастный к делу человек.
Неизвестно, догадывался ли Назиров, какие чувства волнуют девушку, во всяком случае он не обмолвился с ней об этом ни словом. Холодным тоном начальника он потребовал, чтобы она тут же, следом, приступила к подготовке технологических цепочек для шатунных болтов и поршневых пальцев.
Гульчира, глядя себе под ноги, выслушала его и обронила:
— Об этом говорите Вадиму Силычу. Если он разрешит…
Назиров прикусил нижнюю губу.
— Хорошо, я скажу Вадиму Силычу. — Он прекрасно понял, что Гульчира таким образом давала понять, что между ними нет теперь ничего общего. И все же не утерпел: — Гульчира, завтра утром я вылетаю в Москву.
— Счастливого пути, — бросила девушка ледяным тоном и добавила, что спешит в комитет комсомола.
Несколько дней назад секретаря комсомольского комитета Колю Лебедева положили в больницу. Секретарство временно решили возложить на Гульчиру. Гульчира наотрез отказалась. Дело дошло до парткома. Гаязов вызвал ее и поинтересовался причиной столь категорического отказа. Гульчира, покраснев, прошептала чуть слышно:
— Наверное, знаете уж… Слышали…
— Знаю… Слышал… — и не подумал отрицать Гаязов.
Хотя Гульчира приготовилась к подобному ответу, она не могла побороть предательской дрожи и еще ниже опустила голову.