Огонь неугасимый

— Не знаю, удобно ли это будет… — произнесла наконец Надежда Николаевна. — Не из-за меня. Я рада, конечно бы, всей душой. Но… есть причины… Тяжело мне, но лучше рассказать все сразу. Чтобы потом обиды не было, зачем не сказала… Не знаю, с чего и начать… Тяжело, Ильшат, ах как тяжело. Знала бы ты!.. — Глаза Надежды Николаевны налились слезами. Это заметно было и при тусклом свете. Ни с кем не делюсь… С тобой с первой… Не хочется тебя терять, потому… Вот ты по улице ходишь с высоко поднятой головой. Ты жена уважаемого человека… Никто не посмеет сказать тебе о нем дурного слова… Никто пальцем на тебя не указывает — вон, дескать, идет жена такого-то… А меня… — Она смахнула концом шали слезы. — А мне чего только не пришлось наслышаться… Всякую мерзость про Харраса распространяют… Бывали такие дни, — впору под поезд броситься или отравиться… «Жена предателя». В лицо такие слова говорили. Самые близкие знакомые одно время боялись разговаривать со мной. Встретят — притворяются, будто не видят. Были и такие, что уговаривали отказаться от мужа, выкинуть из головы, что он существовал когда-то. А я и по сей день не могу забыть его. Не верю я, что он мог предать родину… Но моя личная уверенность, к сожалению, ничего не доказывает другим… Были, конечно, люди, которые верили мне, верили в Харраса. Секретарь нашего райкома Макаров мне много помог… Помог вернуться на прежнее место работы. Видишь ли, они вместе начинали войну, мой Харрас и он, в одной части. Но позже им пришлось расстаться… Товарищ Макаров не мог сказать ничего определенного о последующей судьбе Харраса… Спасибо нашим заводским старикам рабочим, — сказала Надежда Николаевна после некоторого молчания. — Они не отвернулись от меня в тяжелые дни… Не хочется верить, Ильшат, что то время повторится, что снова поползут эти гнусные слушки. Но, если не ошибаюсь, это уже произошло… Прости, Ильшат, все это так неприятно, тебе и слушать-то меня, верно, тяжело. Когда несчастливица изливает свои беды, — у счастливой подруги голова болит. Так, кажется, у вас говорят? Нет, нет, Ильшат, не говори… В этих словах много правды… Не подумай, что я хочу обидеть или охладела к тебе. Все эти годы я бережно хранила в памяти нашу дружбу. И вот ты вернулась… Я должна была с самого начала, едва перешагнув порог вашего дома, рассказать тебе обо всем. Жизнь приучила меня быть беспощадной к себе в этом отношении, чтобы не оставлять места обидам и раскаянию.

Крепче стиснув локоть подруги, Ильшат притянула ее к себе.

— Что ты говоришь, Надя! Не надо… Не обижай меня…

— Я не хотела обидеть тебя, Ильшат, но… были уже такие… И как раз те, которых я считала наиболее близкими друзьями. И потом… будь ты одна, Ильшат!.. Но ты ведь жена нашего… — Яснова запнулась.

— Какие нехорошие слова ты сказала, никогда больше, слышишь, никогда не говори их… — обиделась Ильшат.

— Прости, Ильшат, — произнесла Надежда Николаевна.

— Не воображай, Надюша, что я так уж счастлива, — вырвалось у Ильшат. — У меня тоже, может, свое горе есть, и для меня не такое маленькое… Только оно другим не видно.

И Ильшат открылась подруге, не таясь ни в чем. Она говорила о том, что ее мучит ощущение, будто невидимый обруч изо дня в день все сильнее сдавливает грудь, мешая дышать, жить, радоваться, даже горевать, даже ненавидеть. Не скрыла и того, как постепенно все больше грубеют ее чувства, как вся она внутренне деревенеет. Жаловалась на одиночество. Никому она не нужна, ни для какой работы не пригодна. Будущее страшит ее. Если она в лучшие годы, в пору расцвета, не сделала ничего путного, то что же ей ждать через десять — пятнадцать лет? Жизнь ведь не повторяется. И превратится она в старушонку, стерегущую дом, в няньку, присматривающую за детьми сына, стирающую за ними пеленки. Ей уже и теперь тяжело смотреть на свой диплом, на трудовую книжку, когда они случайно, бывает, попадутся на глаза. Если она не найдет в себе силы порвать со своей теперешней жизнью, то пройдет совсем немного времени, и эти бумаги, так много сулившие ей, останутся лишь горькими свидетелями ее понапрасну загубленной, незаметно промелькнувшей в мелких домашних заботах жизни.

Хасан часто приходит с работы раздраженный, недовольный, но из-за чего, почему — Ильшат не знает, он с ней не находит нужным говорить об этом. А раз так, она лишена возможности делить с ним его горе, поддерживать его, хоть чем-нибудь помочь.

— Так вот и живу, Надюша. Трагедия, правда?..

Пора было расходиться по домам, а они все стояли на углу, рука об руку, как бывало когда-то в школьные годы.

— Я сегодня всю ночь глаз не сомкну… — вздохнула Ильшат.

— Я тоже.

А по небу все плыли тяжелые, сеющие холодный дождь тучи. Изредка проглядывала на несколько мгновений одинокая звездочка, и тут же тучи наплывали на нее.

Огни в домах гасли один за другим. Трамваи проходили почти пустые, все они шли в одном направлении — в парк. Пролетавшие изредка мимо машины освещали фигуры двух женщин, стоявших на углу. Одна из них была в черном плаще, другая в легком осеннем пальто и шали.

9