Огни в долине

— Во-первых, прошу, садитесь. А во-вторых, давайте познакомимся ближе. И вам, и мне это пойдет на пользу. Я многого еще не знаю, а главное — людей. Вот вы мне и расскажите о них. Коммунистов на прииске много? Есть на кого опереться?

— К сожалению, немного. В основном рабочие. Среди технического персонала всего три человека. Вы ведь знаете, прииск наш так захирел, что люди стали уходить. Понять их можно, работа тяжелая, заработки маленькие. Если и дальше так будет, скоро никого не останется.

— Дальше так не будет, — возразил Майский. — Нельзя этого допустить. Наоборот, надо привлекать людей. Предстоит коренная перестройка всего прииска. Мы получим новые механизмы, обещали даже драгу. Хорошо бы провести открытое партийное собрание, созвать побольше народу и начистоту поговорить со старателями. Не знаю, как здесь у вас принято, а на Новом, где я работал, я привык советоваться с рабочими, выслушивать их мнение. Это всегда полезно для дела и для руководителя.

Слепов опять надсадно закашлялся, лицо его из желтого стало красным. Когда приступ кашля прошел, он медленно сказал:

— А вот Еремеев, ваш предшественник, советоваться не любил. Даже со мной, забывая, что и я тоже отвечаю за прииск. Все сам решал. Единолично. Сердился даже, если ему добрый совет давали, Трудно с ним было.

— Тем хуже для него. Не будем о нем. Сейчас я познакомлю вас, Иван Иванович, с общим планом реконструкции прииска и с тем, что удалось сделать в Златогорске. Расскажу и о своих планах. А вы не стесняйтесь, подсказывайте и советуйте.

Когда разговор уже подходил к концу, в кабинет без стука вбежал Петровский, как всегда растрепанный и взволнованный.

— Прошу прощения. Но, понимаете, не мог утерпеть-с. Услышал, что вы, Александр Васильич, вернулись из Златогорска. И вот, скорее к вам. Не серчайте на старика, понимаете-с…

— Отлично все понимаю, Афанасий Иванович, и на вашем месте, наверное, тоже прибежал бы.

— Простите меня еще раз, я и поздороваться-то забыл. Иван Иванович, рад видеть вас. Как здоровье?

— Получше стало. И вот, не утерпел, тоже приполз. Захотелось на нового директора поглядеть.

— Я ведь на минуточку, Александр Васильевич, всего на минуточку. На шахту бежать надо. Так уж дозвольте узнать — быть нашему прииску или нет?

— Совсем как у Шекспира, — засмеялся Майский. — «Быть иль не быть? Вот в чем вопрос»… Быть, Афанасий Иванович, быть вашей «Золотой розе». Пусть живет и здравствует, и пусть на ней распускается побольше золотых бутонов.

— Правда?! — глаза Петровского молодо заблестели. — Вы не шутите над стариком? Не берите такого греха на душу, Александр Васильич.

— Да нет же, какие могут быть шутки?

— Спасибо вам и низкий земной поклон. От всей души. Вот радость-то! От старателей наших большое вам спасибо. И позвольте пожать вашу руку.

Старик сделал было шаг к директору, часто-часто заморгал подслеповатыми глазами, хотел еще что-то сказать, но махнул рукой, повернулся и, подхватив полы поддевки, выбежал из кабинета.

Майский и Слепов посмотрели ему вслед, потом друг на друга и засмеялись.

— Отличный старик, — сказал новый директор, — побольше бы таких в Зареченске.

— Афанасий Иванович-то? Да он и не старик. Энергии у него на троих молодых хватит, а про знания и не говорю. Светлая голова.

А Петровский, выбежав из конторы, встретил на крыльце двух рабочих. Они посторонились, пропуская Афанасия Ивановича, потом посмотрели друг на друга, и один из них сказал:

— Слышь-ко, Петро, это что же такое? Уж если Афанасий Иваныч ревет от нового директора, то как дальше-то будет? И за что он его так?

ГЛАВА ВОСЬМАЯ

На Зареченск ползли низкие плотные тучи. Гроза началась с отдаленного рокотания грома. Потом раскаты, напоминая гул отдаленной артиллерийской канонады, стали быстро приближаться. Застоявшаяся духота сменилась легким ветром. Сначала затрепетали верхние листья на высоких тополях, потом деревья зашумели все разом и тревожно, пригибая верхушки. На дорогах заплясали маленькие смерчи, сметая в кучи сухие листья, клочки бумаги, вздымая их к темному небу, разбрасывая по сторонам. Полыхнула желто-зеленая молния, расколов ломаной линией большую клубящуюся тучу, и немного погодя, совсем близко, тяжело заворочался гром. По трепещущим листьям деревьев, по железным кровлям домов и дощатым крышам изб застучала крупные капли дождя.

Ребятишки, которых до этого ни уговорами, ни угрозами нельзя было загнать в дома, мигом разбежались, а хозяйки, выбегая на улицы и во дворы, торопливо закрывали ставни, снимали развешанное на веревках белье, тревожно перекликались с соседками.