Огни в долине

Им так не хватает друг друга. Они не говорили об этом, но разве в словах дело, и так все ясно. Он, Майский, не умеет ухаживать. Может быть, поэтому его неуклюжие попытки Елена каждый раз встречала смехом. Он злился, давал себе слово бросить безнадежные ухаживания. А потом решил поговорить с девушкой всерьез. Но разговор не состоялся. По его же совету Елена уехала учиться в Москву, чтобы из «геолога-любителя» стать профессионалом. Годы ее учебы отдалили их друг от друга. Сначала Мельникова часто писала, потом письма стали приходить реже, а потом переписка оборвалась. Майский считал, что после учебы Елена уедет куда-нибудь в Сибирь или на Кавказ, это в ее характере. А она вернулась на Урал, на тот же прииск Новый. Почему? Неужели из-за него? Встретились они сдержанно. Постепенно холодок исчез, о размолвке никто не вспоминал. Майский считал себя не вправе проявлять интерес к личной жизни Елены в Москве. Если бы она нашла нужным — сама бы рассказала. Они снова стали добрыми друзьями. И вот теперь Мельникова просится в Зареченск. Только ли ради интересной работы, или тут какое-то значение имеет и он? «Мне тебя не хватает». Не это ли? Только не увлекаться, правильно понять эти слова и не вкладывать в них желаемый смысл. Но сколько же можно так жить? Надо подумать и о себе, о своей личной жизни, устроить ее. Вот и Полина Викентьевна, жена Земцова, говорила ему о том же.

Вспомнилось, как много лет назад они работали на безымянной таежной речке. Вот тогда он узнал, на что способна Елена. Не разгибая спины с утра и до вечера они брали пробы, промывали песок, а потом долго сидели у костра и мечтали о будущем прииске, о городе, который появится на берегу этой речушки. Лена уже тогда нравилась ему, но все его попытки объясниться, правда немногочисленные, она отклоняла, словно боялась услышать его признание. Ведь тогда пришлось бы сказать и о своих чувствах. А ему так хотелось подхватить девушку на руки, прижать к себе и закружиться по лесной поляне, чтобы все вокруг слилось в один сплошной зеленый туман. Однажды он ей принес огромный букет цветущей черемухи. Лена вытерла запачканные глиной руки, улыбнулась растерянно и счастливо.

«Мне? — сказала она тогда. — Спасибо». — И спрятала загорелое лицо в белой пене цветов.

Александр Васильевич смотрел на письмо и вместо строчек видел ее, Аленку, даже явственно слышал ее голос. И вдруг рядом возникло другое лицо: наивные широко открытые глаза, в них доверие и радость, длинные пушистые ресницы, пухлый как у ребенка рот. Ксюша!.. Почему Ксюша решила ехать в Новый, а когда узнала, что Майский там не работает — переменила решение и приехала в Зареченск? Почему? Верно, он сам уговорил ее, чтобы заполучить помощницу для Оскара Миллера. А что если… да нет не может такого быть, не надо даже думать. А почему, собственно, не надо? Все мысли о Елене, а если она не питала и не питает к нему иных чувств, кроме чисто дружеских, товарищеских? Но ведь и у него нет к Ксюше иного чувства, кроме глубокой признательности. Э, черт возьми, такие вопросы решать не легче, чем самые сложные производственные. Там, по крайней мере, все ясно.

Сложив листок пополам, Александр Васильевич всунул его в конверт и убрал в полевую сумку. Сумка напомнила о других заботах.

Утром, свежевыбритый и бодрый, Майский пришел в контору прииска. Он всегда приходил немного раньше и за те несколько минут, пока остальные служащие еще не появлялись, успевал обдумать и составить план рабочего дня. Только какие-нибудь непредвиденные обстоятельства могли изменить намеченное.

Быстрым шагом директор подошел к своему кабинету, открыл дверь и остановился изумленный. За его столом сидел незнакомый человек лет сорока пяти, очень худой, с болезненным лицом. Прикрыв платком рот, он тяжело кашлял. Майский молча смотрел на него, не понимая, как этот человек оказался в кабинете и что ему, собственно, здесь надо. Он уже собирался задать далеко не любезный вопрос, но незнакомец прокашлялся, спрятал платок и вышел из-за стола.

— Извините меня, Александр Васильевич, за вторжение. Я ведь не ошибся, вы наш новый директор?

— Не ошиблись. Я — директор Майский.

— А я — Слепов, секретарь партийной ячейки на прииске. Конечно, мне следовало явиться раньше. Но, понимаете, болел. Сегодня первый раз за месяц вышел из дому. Понимаете, хворь какая-то привязалась, лежал как бревно.

— Это мне следовало навестить вас и вы меня должны извинить. Очень рад познакомиться. Нам работать рука об руку. Но встали вы, по-моему, напрасно. У вас такой вид, что краше в гроб кладут. Простите, я не то хотел сказать. Мне говорили, что вы больны, но так закрутился с делами, а потом сразу уехал в Златогорск с докладом о реконструкции прииска и вернулся только ночью.

— Вы на мой вид не обращайте внимания, Александр Васильевич, — спокойно проговорил Слепов. — Я и до болезни добрым молодцем не выглядел. Колчаковцы постарались. Ну, да это к нашему разговору не относится.