Огненный мост

Шелестов смотрел на человека, придерживающего поврежденную правую руку, и пытался представить себе, кто же он такой. Уже битый час Маринин допрашивал задержанного, но тот упорно молчал. Он не оправдывался, не излагал заготовленную легенду. Он вообще не делал попыток защищаться. Он просто молчал. С внутренним достоинством и решимостью.

«А ведь он пойдет в своем упрямстве до конца, – подумалось Шелестову. – И под расстрел пойдет».

Убежденный враг? Только что-то в нем нет ненависти, больше гордой обреченности. Судя по нескольким оброненным фразам, которые слышал Буторин, это русский. Или очень хорошо знающий русский язык человек.

– Вы даже не пытаетесь врать? – устало спросил Маринин, доставая из кармана платок и вытирая испарину на лбу. – Почему? В ваших интересах изложить хоть какую-то мало-мальски правдоподобную легенду, получить десять лет лагерей за недоказанность причастности к совершенным диверсиям. Но вы упрямо напрашиваетесь на расстрельный приговор. Почему?

– Вы уверены, что ваш сообщник, раненный при оказании сопротивления, не начнет давать показания? – добавил Шелестов. – Он сдаст вас со всеми потрохами, и тогда конец. А содействие следствию, искреннее раскаяние могут сохранить вам жизнь.

Сидя верхом на стуле и разглядывая задержанного, Максим оценивал этого человека как руководителя. И брошенная в запале фраза в момент задержания «предал, а я тебе верил больше, чем другим» подтверждала это. А еще напрашивался факт, что есть некая группа, и в ней больше людей, чем при столкновении у моста… Взять главного – большая удача, но еще важнее – взять того, кто начнет давать показания. В любом случае нужна информация. А то, что это диверсанты, ясно всем. Молодец Виктор!

– Отдавайте себе отчет, – зло бросил Маринин, – что доказательство вашей вины, ваших преступных намерений против Советского Союза – лишь вопрос времени. И вопрос вашей жизни и смерти, то есть смертного приговора или длительного срока. Решение зависит целиком от вас. Идите и подумайте, ради чего вам умирать и ради чего вам жить. Взвесьте все это!

Когда арестованного увели, Маринин устало посмотрел на Шелестова:

– Как ты считаешь, заговорит? Больно уж высокомерен. Идейный борец против советской власти. Не иначе, из бывших!

– Заговорит, – убежденно ответил Максим. – Когда останется один, заговорит. Одного из его группы убили, другой сам сдался. Переловим остальных, и тогда он останется один и будет знать, что другие выторговали себе жизнь сотрудничеством со следствием. А одному ох как тяжко, Глеб Захарович. Философия в голову лезет сразу и просветление: зачем жил, для чего жил, как жил. И как дальше, если представится возможность. А если начать жизнь сначала, что бы я сделал и как поступил? Заговорит! Давай-ка посмотрим на этого типа, что решил сдать группу.

Маринин позвонил и велел принести показания, которые полдня писал задержанный. Они долго читали и перечитывали показания Суходолова, потом Маринин приказал привести его самого. Высокий молодой мужчина с приятным лицом и крепкими натруженными руками, в которые въелось моторное масло. Смотрел он открыто, но в глазах угадывалось напряжение.

– Значит, вы присвоили себе документы и биографию Матвея Лыкова, танкиста, с которым вместе воевали? – Маринин строго посмотрел на диверсанта. – Зачем?

– Я же написал. – Тот продолжал улыбаться, но его руки, лежащие на коленях, дрогнули. – Лагерь был строгий. Оттуда убежать нельзя, а я хотел вернуться и снова сражаться с фашистами. Я хотел принести пользу Родине.

– Но документы из кармана погибшего в бою товарища вы вытащили раньше, чем попали в лагерь. Вы уже сдались в плен с его документами. Значит, планировали сдаться заранее? А что написано в уставе РККА? Что плен для красноармейца – это позор, что каждый должен сражаться до последнего вздоха. Не так ли, гражданин Суходолов? Если только и в этом случае вы не врете нам.

– Вам не понять, что такое бессилие, – перестал улыбаться задержанный. – Вам не понять, что такое желание выжить и снова убивать этих гадов. Умереть просто. Нас в том бою совсем мало осталось. Только те, кто уже встать не мог. Обгорелые. А немцы шли и пинали нас ногами. Кто был цел, поднимали и уводили к машинам, заталкивали в кузов. Раненых добивали. Вот и весь мой выбор: сдохнуть или вернуться и мстить за тех ребят, что там остались, за семью свою мстить. Наведите справки, что стало с деревней Кулички в Смоленской области. И с моей семьей в том числе. Жить после этого не хотелось, а потом – как протрезвел. Жить и бить их, при каждом удобном случае, руками, зубами рвать. И выжить любой ценой, чтобы, как говорится, до последнего… Долг у меня такой и перед своей Настасьюшкой, дочками Лизой и Верочкой, и перед Родиной. Не поверите, значит, все было зря.