Огненный азимут

— Слышала, что о нас плетут? — Саморос бросил цигар­ку, ветер подхватил искры и понес их через канаву в кус­ты. — И на что только классовый враг не идет, чтобы опоганить наше дело!.. А мы, назло ему, дружим, как солда­ты. Какой же ты коммунист, если у тебя гайки по всем статьям слабо завернуты! И любовь эту слюнявую паны и буржуи от нечего делать выдумали. Гони ее от себя, Вера, она заминка нам, а не помощница. А дружбой дорожи. Дружба — это знаешь, что такое...

И умолк так же неожиданно, как и начал. Догадывался ли он о Вериных чувствах или просто так, услышав очеред­ную сплетню, захотел высказаться перед Верой?

Но с Саморосом она согласилась. Осилила, задушила любовь.

Где теперь Саморос? Едет где-нибудь на старой сельсовет­ской лошади, убегает от войны. Два дня назад вот по этому шоссе он уехал на восток, сурово, по-солдатски простившись с Верой.

Шоссе обезлюдело. Придорожные березы печально свеши­вали свои длинные ветви, взбегали на пригорок, исчезали за ним.

Вера остановилась на шоссе и смотрела, как горит город, озаряя небо багровым заревом. Густой черный дым под лег­кими порывами ветра огромной тучей плыл на восток. Пусто и неуютно вокруг, ни огней, ни людского шума. Словно вымерла земля и в последнем издыхании догорает город.

Вере не терпелось поскорее начать подпольную деятель­ность.

Еще идя из леса домой, она наметила людей, с которыми можно будет поговорить, кого привлечь к работе. Таких, которым Прусова доверяла, набралось немного.

Она свернула с шоссе, чтоб пройти в деревню напрямик через колхозную ферму. Над черными угрюмыми тальника­ми, тянувшимися по обеим сторонам тропинки, синело небо, а в нем, низко над горизонтом, ярко светила мигающая звезда.

Вера шла осторожно. Услышав впереди себя гулкие тя­желые шаги, отступила за куст. Человек натужно сопел и что-то бормотал.

Совсем невдалеке вспыхнул огонек цигарки, потом по­явился человек, а за ним еще кто-то. Вера вышла на тропинку.

Человек остановился и, как ей показалось, испуганно спросил:

— Кто тут?

По голосу Вера узнала Архипа Сысоя и, подойдя ближе, увидела, что он ведет на поводу корову и лошадь. "Откуда ведет?" — удивилась Прусова.

Архип затянулся цигаркой. Ярко вспыхнув, она осветила Верино лицо.

— А я думаю, кто так поздно ходит, — проговорил Архип. — Тоже на ферму бежишь? Торопись, не то расхва­тят весь скот. Там уж мало путного осталось. Телята да жеребята...

Вера хотела обойти Сысоя, не вступать с ним в спор, пом­ня наказ Гадая, но Архип преградил ей дорогу.

Вера зло подумала: "Ах ты, гнида, кулак разнесчастный, тянешь колхозное!.. Рад, что немцы придут, Подожди, мы еще тебе припомним..." Сысой немного помолчал.

— Иди же, не то разберут...

— Мне колхозное не нужно...

— Тебе оно, может, и не нужно, а матери пригодится.

Вера чувствовала, как ее начинает разбирать злость, даже в висках закололо.

— Вы хоть дорогу уступите, — сдерживая себя, прогово­рила она.

— Можно и уступить... Мы привыкли уступать. Когда-нибудь и ты научишься этому. Смотрю я на тебя и хоть лица не вижу, а знаю, что ты зеленеешь от злости. А чего?

Вера молчала, хотя ей так и хотелось высказать Сысою все, что думала о нем. "Забыл, — думала она, — как до са­мых морозов пасла твоих коров, как работала на тебя день и ночь, а ты еще матери жаловался, что лентяйка. Былое вспоминалось отчетливо, вызывало обиду и злость.

— Не тебе злиться надо, а мне, — продолжал Сысой. — По твоей милости когда-то три года отсидел. А за что?

И тут уж Вера не выдержала:

— Мало тебе тогда досталось... Пытался советской власти навредить и хотел, чтобы она все терпела... Ты ее отродясь не любил...

Сысой, казалось, растерялся, потом бросил далеко в кус­ты окурок.

— А за что мне любить ее? Она таких, как ты, согрева­ла. Я, может, всю жизнь этой ночи дожидался, когда заберу свою коровку, лошадку и опять хозяином стану.

— Подожди, ты их еще назад поведешь, как миленький поведешь.

— Ты мне теперь не грози. — В голосе Сысоя слышалась уверенность. — Хватит, надрожался из-за вас.

— Смотри, расхрабрился! Все равно врагов мы скрутим...

— Кто это мы? Не ты ли? Не жалел бы я твоей матери, завтра бы тут тебя не было...

Потянув повода, он прошел мимо растерянной Веры. Она, отойдя в кусты, едва удержалась от слез, бессильная против этого кулака, врага, который над ней издевается.

В деревню она не пошла. Вернулась домой.

— Мама, — разбудила она мать, — я, видать, дома не останусь. Пойду к тетке. Если будут спрашивать, где я, ска­жешь — ушла с беженцами.

Она сидела в хате, к чему-то прислушиваясь, напряженно думая о встрече с Сысоем. "Надо же было встретить этого паука!.. Теперь будет мстить... Ну и пусть. Очень я его испугалась! Хоть высказала ему все, что думала. Пусть знает, что мы, коммунисты, от своих слов не отрекаемся".

И, уже совсем убежденная, что поступила правильно, попрощалась с матерью.

8