Огненный азимут

— Учись хорошенько, доченька,— говорил Саморос, под­кручивая черные усы. — Нам до зарезу нужны такие, как ты, преданные партии. Кончишь семилетку, приходи ко мне. Любую работу дам.

Вера старалась учиться, потела над книгами, бойко отве­чала на уроках. Ее хвалили, советовали поступить в техни­кум или на рабфак. Но, кончив школу, Вера пошла работать в сельсовет счетоводом.

Работы тогда хватало. Шло наступление на единоличную деревню. Мужик, крепко уцепившись за землю, сдавался туго. Огрызались кулаки и подкулачники, исподтишка, не­заметно вели атаки на новые норядки. Вера с Саморосом носились по сельсовету, митинговали, доказывали, увещева­ли. Иногда Никита хватался за скользкую рукоятку нагана, когда осатанело в президиум лезли бабы, чтобы стащить Самороса за широкие галифе со сцены — на расправу борода­тым мужикам.

Никита Саморос — человек неукротимой энергии, нечело­веческого упорства — был до краев переполнен лютой нена­вистью к богачам и ко всем тем, кто хоть одним словом высказывал свое недовольство новыми порядками, тянулся к старому.

Ненавидел он и свою жену, толстопятую, пышногрудую Степаниду.

Целыми днями сидела Степанида на крыльце бывшего поповского дома, лузгала семечки, наблюдала сонными ма­ленькими глазками за понурой деревенской улицей; заметив баб, зазывала их к себе, жаловалась на Никиту, выпытывала, где и с кем он бывает. За день набирала полный подол спле­тен, а вечером поедом ела Никиту, кричала, плакала, швы­ряла в Самороса все, что попадалось под руку.

Иногда она врывалась в сельсовет, распахивала дверь Никитиного кабинета — закутка для приезжих в бывшей корчме — и, если заставала там женщину, налетала на, нее коршуном:

— Не закрывайся, сука, с моим мужиком!

Саморос старался не закрываться в своей комнате, свире­по поглядывал на Степаниду, грозился бросить. А она, упираясь в крутые бедра, басовито спрашивала:

— Кого? Меня бросить? Да я же тебя и на том свете найду.

Злой, бессильной ненавистью возненавидела она и Веру. Ненавидела и боялась после одного случая.

Сырым пасмурным утром Степанида пошла к торфяному карьеру. Стояла в тальниках, ожидая Веру, чтоб с глазу на глаз поговорить с Никитиной полюбовницей. Знала: другим путем Вера в сельсовет не ходит. Ожидала долго. Вера не появлялась. Степанида не выдержала и пошла к ней в хату. Вера собирала в портфель какие-то бумаги. Увидев Степани­ду, она растерянно взглянула на нее и покраснела. "Чует кошка, чье мясо съела", — подумала Степанида и закричала охрипшим голосом:

— Что, паскуда, думала, не доберусь до тебя? Мало тебе хлопцев в деревне, на Никиту позарилась...

Вера, всунув руки в карманы жакетки, пошла навстречу.

— Слушай, ты, кулацкая подпевал, — Вера говорила сквозь зубы, но угрожающе, — на Соловки захотела, контра? Люди за новую жизнь головы кладут, а ты языком, как хвос­том, треплешь. Выметайся из хаты! И в сельсовет больше никогда носа не показывай!

Страшное слово "контра" испугало Степаниду. Она вспом­нила, как года два назад везли в город хуторянина Мелешку, связанного по рукам и ногам веревкой. Тогда она спросила у Никиты:

— За что это его?

— Давно эту контру шлепнуть надо было, — отрезал Никита. — Учительницу топором покалечил.

Степанида молча выскользнула за дверь и никогда сло­вом не обмолвилась Никите, что ходила к Вере. Саморос же удивлялся переменам, происшедшим с женой, — в сельсовете больше она не появлялась.

Не случись этого, Вера, пожалуй, никогда бы и не влюби­лась в Никиту. Сначала обожгло ее жалостливое женское сочувствие к Саморосу. Надо же, чтобы так страдая хороший человек из-за вздорной, глупой жены! Потом, лучше присмот­ревшись, увидела пронзительные Никитины глаза, холодные, ледяные на людях, теплые, приветливые с нею. Заглянули они однажды в Верину душу и зажгли в ней огонек надежды. "Будь я его женой..." — несмело подумала Вера, и хоть не могла себе представить, что бы от этого изменилось в жиз­ни Самороса, но сердцем почувствовала — все было бы по-иному.

В то время Вера уже работала секретарем. Ездила с Ни­китой по деревням сельсовета, взыскивала твердые задания, засыпала семенные фонды, помогала Саморосу создавать колхозы.

Однажды они возвращались поздно. Сельсоветский конь стриг ушами, весело шагал домой. Саморос курил. От встреч­ного ветра летели в ночь яркие искорки. Вера, исподлобья наблюдая за Саморосом, любовалась в отблеске цигарки его сухим, словно высеченным из камня лицом. Ей хотелось прижаться к этому сильному человеку, но было страшно об этом даже думать. Вот полети телега под откос — Никита, наверно, ухватился бы за Веру, постарался бы удержать. Но телега шла спокойно, Саморос сидел слегка откинувшись, свесив ногу с грядок.