Огнем и мечом

«Эта девочка – или наше спасение, или окончательная погибель. Она объединяет в себе две власти – и божественную, и королевскую. И ты… мы, Берни, – Марьям всегда называла его так в минуты накатывающей на нее ностальгической близости, – мы должны дать этому драгоценному камню раскрыть себя. Ты же знаешь, Берни, лучше всех прочих, что, не случись со мной это, – она изящным пальцем коснулась бледно-розовой впадины на месте левого глаза, – я бы никогда не стала той, кто я есть».

Бернард тогда возразил своей герцогине, сказав, что если вдруг драгоценный камень лопнет, то починить его уже не удастся. На что Марьям, ловко набивая трубку, лишь кивнула, сказав, что Андарии нужна не блестящая побрякушка, а настоящее чудо.

«И что мне делать, моя герцогиня? Если она…» – Герцогиня не дала ему закончить. Подняв на него свой восхитительный фиалковый глаз, она приказала ему вернуться живым. Даже если их вложения не оправдают себя. «В конце концов, – сказала Марьям, медленно выдохнув облачко дыма, – у меня достаточно денег и кораблей, чтобы мы просто начали все сначала. Или, наоборот, продолжили все так, как уже есть».

Воспоминания о любимой женщине всегда согревали душу графа. Дарили чувство уверенности в будущем. После той трагической ночи, когда герцогиня чуть не пала жертвой от руки собственного сына, он старался не покидать ее более чем на несколько дней.

А теперь…

Конь под Бернардом всхрапнул. Граф, тройка ближайших офицеров и оставленный своей принцессой оруженосец стояли на склоне правого холма, наблюдая, как войско перестраивается перед тем, как выйти на дорогу.

Процесс был небыстрый – повозки, шедшие попарно, выстраивали цепочкой. Между облаченными в цвета герцогства и Андарии воинами мелькали красные одеяния храмовников разной насыщенности.

Бернард вздохнул – глубоко уважая Фиральскую комтурию, которая не раз позволяла своим служителям уходить добровольцами на границу с Ульманом и при этом держалась далеко от политики, он испытывал смешанные чувства к Указующему. Будущий комтур, лидер Длани… Гир производил впечатление человека, верного своим убеждениям, стойкого, решительного. А еще – не склонного к неоправданному риску. И когда рано утром Гир пришел во временно назначенный офицерским дом и заявил, что ее высочество Эвелин, защитница веры приняла решение отправиться за беглым чародеем в сопровождении только лишь мастера меча и, собственно, его, Бернард опешил.

«Позвольте, но как же? Она же принцесса, дочь нашего короля. Разве можно так безрассудно…» – попытался возразить граф и тогда ощутил это. Медленное, нарастающее давление, что все усиливалось по мере того, как Указующий пристально смотрел ему в глаза. В какой-то момент Бернарду стало не хватать воздуха, и он оперся на угол стола.

«Никогда. Не смей. Подвергать. Сомнению. Наши. Решения», – отчеканил тогда Гир, не отпуская своей невидимой хватки. И лишь когда Бернард кивнул, эта хватка ослабла. Указующий тогда подал руку, помог графу подняться и даже извинился, сказав, что не привык, чтобы его слова оспаривались кем-то ниже.

«Я граф», – напомнил ему Бернард. На что храмовник лишь усмехнулся и ответил: «Никакие титулы не ставят человека выше божественного. Даже корона. Защитница следует за своим предназначением, и ни я, ни кто-либо другой не вправе ее останавливать. Будет так, как она сказала. И никак иначе».

– Ваше сиятельство, – в воспоминания грубо вторгся чужой голос, и Бернард, тряхнув головой, посмотрел на обратившегося офицера, – прошу прощения, но там происходит что-то странное.

Голос мужчины звучал так, что граф тут же посмотрел в указываемую ему сторону. И обомлел.

На него с вершины холма медленно плыл густой, молочно-белый туман, рассеиваясь всего в паре десятков шагов в едва заметную дымку.

– Позовите храмо…

– Не надо, я уже тут, – рядом раздался уже хорошо знакомый графу голос. Безымянный Эмил. С тем, как к нему относиться, Бернард тоже не мог до конца определиться – про носящих этот титул храмовников информации было ничтожно мало, да и та почти целиком состояла из сплетен и слухов. Сам Эмил, казалось, ничуть не тяготился настороженно-почтительным к себе отношением. Граф знал, что многим его солдатам этот человек пришелся по душе, исключая разве что его пугающую способность подкрадываться, – последний раз Бернард видел Эмила несколько сотен ударов сердца назад на противоположном от него холме, напряженно вглядывающегося в даль и периодически почесывая сидевшего за пазухой щенка, чья любопытная морда торчала из-под теплой накидки.

– Хм… Не могу сказать с уверенностью, но вроде бы это не опасно. Заходить в этот туман, конечно, не стоит. – Безымянный покачался с носка на пятку, подцепив ремень на поясе большими пальцами рук. Потом наклонил голову к плечу, прищурился и напрягся, как зверь перед прыжком. Щенок тут же спрятался внутрь так, что торчало только одно лохматое ухо.