Между парнем и Юкой гнездился стол. С досок столешницы капало. Там же, среди лент и обрезков ткани, около поставленных на край плошек, копошилось какое-то непонятное, невообразимое, маленькое существо. Одна худая нога у него была отхвачена по щиколотку и обмотана полотном. Другая нога где-то потеряла большой палец. На его месте темнела нашлёпка застывшей мази. У правой руки отсутствовала кисть, левая была отрублена выше локтя и стиснута несколькими слоями верёвки.
– Лозка, – прошептала Тая.
С искажённого болью детского личика существа на неё глядели родные серые глаза. Губы выдували чёрные пузыри.
– Лозка!
– Ма… – выдохнула Лозка.
Тая протянула руки, но Юка закрыла стол собой.
– Нельзя! – Многоглазая взмахнула ножом. – Полыхнёт! Огневица вросла в неё! Ничего нельзя сделать, только убить!
– Что?
Зарычав, Тая бросилась на женщину. Несколько мгновений они балансировали, вдвоём схватившись за нож, и Тая, возможно и проиграла бы, но выбравшийся из своей Хляби Исмар, налетев, опрокинул косматую дичку к стенке шатра.
– Лозочка.
Тая схватила неожиданно лёгкую, вяло шевелящуюся дочь и закачала её на руках. Рот Лозки раскрылся в беззвучном крике. Горло её покраснело, потом, будто накалившись, пошло белыми трещинами.
– Я думала… – прошептала Тая.
И полыхнуло.