Огнь

– И миску возьми. Нам с бабушкой поговорить надо.

Лозка надулась.

– Как будто это я виновата!

Она сгребла прутья, лукошко, у которого едва заплела донце, и громко, обиженно затопала из комнаты к лестнице на чердак.

– Что делать будем? – спросила Кетола.

– Подождём Исмара.

– Никто ещё не знает?

– Нет.

– И хорошо.

Кетола оборвала новые, прозрачные ростки с рук. Лозка спустилась, хмурая, взяла миску и показала замотанный мизинец.

– Видите?

– Видим, – кивнула Тая.

Перед Исмаром долго проветривали.

– Я успокоилась, –приговаривалаТая, – я успокоилась. Не пахнет?

– Чуток пахнет. Смотри-ка, лезут и лезут.

Кетола надёргала уже горку ростков и веток. Горка лежала на столе, усыхая и съёживаясь, сея вокруг мелкие чешуйки.

– Может, взять телегу и в город? – спросила Тая.

– Уж там-то обрадуются, – кивнула Кетола, поднимая короткий рукав, чтобы выдернуть угнездившуюся на плече ветку. – Что они знают, городские? Только и умеют, что прятаться за каменными стенами. У них, поди, не то что от огневицы, от безобидной сонницы животы прихватывает.

– Так ведь, мам, вроде лечат.

– Много ты видела вылеченных-то? Помоги-ка, не ухватиться.

Тая подошла к матери. Вместе они вывернули корявый древесный сучок, проклюнувшийся из живого тела. Кетола смахнула ладонью кровь.

– Вот напасть!

Шаги Исмара в сенях заставили одну сгрести ветки в подол, а другую – испуганно порскнуть к корыту с посудой.

– Та-ак… – протянул Исмар, тенью застыв на пороге.

Со звоном бухнулся в угол топор. Исмар прошёл к столу, плечистый, заросший, расстегнул грязный покров, сверкнул зеленью глаз, стукнул пальцем по столешнице, словно проверяя её крепость.

– Ну!

Тая вздрогнула от звука.

– Исмар.

Мужчина огляделся, словно впервые видел комнату. Лицо его под щетиной заходило недовольными буграми.

– Лозка где? На дворе не видел.

– Наверху, – сказала Тая.

– И что ей там делать? Что-то учудила, да? Запах стоит, будто у нас кто-то сдох. У нас ведь никто не сдох?

Исмар посмотрел на жену.

– Хуже, Исмар.

– Чего?

– Огневица!

Тая сказала и тут же накрыла рот ладонью. Мгновение Исмар стоял, а затем одной ногой вдруг провалился по колено под пол. Словно доска под ним размякла и уступила его весу. Плеснуло грязной болотной жижей.

– Исмар!

– Погоди, – не двигаясь, сказал Исмар. – У Лозки?

Тая кивнула.

– Огнь на мизинце, – сказала Кетола.

– Понятно, – сказал Исмар и провалился второй ногой.

Вот же Хлябь проклятущая! Его бросились вытаскивать, но он и сам, опомнившись, отмахиваясь от протянутых рук, тяжело выкарабкался из жижи.

–Прочь!

Хрипло дыша, Исмар лёг на пол около образовавшейся дыры. От штанов натекла лужа. Тая опустилась на колени рядом. Кетола вернулась к табурету, занагибалась, собирая разлетевшиеся ростки.

– Что делать будем? – тускло спросил Исмар, остановившимся взглядом буравя небелёный потолок.

– Я думала в город ехать, – тихо сказала Тая.

– Угробят там Лозку нашу, – возразила Кетола. – Руку отхватят – это уж точно. Не посмотрят, что под огневицей мизинец один.

Исмар шевельнул щекой.

– Узнает кто, дом сожгут.

– В Койбасы ехать надо, – сказала Кетола. – К дичкам. К Юке Многоглазой. Уж если кто и сможет огневицу вывести, то она.

– А если нет?

– Тогда уж что? Тогда в город.

– Лозка! – Исмар сел. – Покажи-ка отцу свой огонёк!

Башмачки дочери (подслушивала?) споро выстучали звонкую дробь по ступенькам. Коса назад, замотанный мизинец вперёд.

– Папочка, смотри!

Телегу и лошадь взяли у Кнутеков. Поля и огороды у них были уже распаханы, поэтому помочь в нужде дорогим соседям Кнутеки согласились с радостью. Тем более, что Исмар явился не с пустыми руками – приволок круглящийся кочанами мешок прошлогодней капусты и говяжий окорок. Отговорился, что хочет проведать родственников. Вроде как дядя Вейкут при смерти. День туда, день там, день обратно. Три дня, в общем. И никаких скачек, никакой спешки, мы с понятием, что Листвянка для этого не приспособлена.

Выехали под вечер. Сразу за околышами, чтобы не вызывать подозрений у тех же Кнутеков, свернули на Старую Тую, а когда родное Изволье скрылось за холмами и жидким лесом на вырубках, где-то за Кривым ручьём встали на «дикую» дорогу. То есть, ведущую прямиком к шатрам удалого народца.

Дички не снимались с места уже третий год, и стоянка даже обзавелась собственным именем. Никто не знал, что такое Койбасы, но все повторяли: за Койбасы, на север от Койбасы, не доезжая до Койбасы. При этом никто не знал, что это значит, а дички лишь посмеивались, но не объясняли.

Всю дорогу Лозка держала палец в наполненном водой кувшине. Ей даже стало казаться, что мизинец давно уже отвалился. Не чувствовалось, есть он, нет его. Пошевелишь – вроде и есть, а задумаешься – не другие ли это пальцы за своего братика отдуваются?

– Не вынимай, – строго сказала Тая, заметив, что Лозка так и порывается вытащить руку из кувшина.

– Я проверить.

– Терпи.

Телегу трясло. Дорога шла через лес, колеса то и дело подскакивали на корнях. Небо горело закатом. Может быть от него Лозка и подхватила огневицу?

Исмар правил. Кетола, подгребя сено, обняла укутанную в платок внучку, зашептала на детское ушко: