Офицер: Офицер. Тактик. Стратег (сборник)

Тут-то Лютый и совершил изрядную дурость. Ему б пересидеть, а вернее перележать тихонько этот последний бой, а он не выдержал и рванул наутек. Может, немцы его и не заметили, да злая судьбина вынесла партизана на двух немецких санитаров, которые как раз бинтовали какому-то егерю простреленную ногу. Лютый так и замер перед немцами, а те, в свою очередь, закаменели перед невиданным ужасом. И было от чего: Лютый уж два месяца как в схроне сидел — прокоптился да закоптился так, что даже комары лесные его не трогали. Очень уж ядреный дух от боевкаря шел — кровососов на лету сбивал. Да и одежа его весьма странные свойства приобрела: кой-где засалилась аж до блеска — как в зеркало смотрись, а кое-где так обтрепалась да обмахрилась, что, пожалуй, и нищий у довоенном Львиву побрезговал такой свиткой…

Первым опомнился Лютый, рванул с пояса наган. Наверное, в общей пальбе никто и не обратил бы внимания на три выстрела, да вот только на третьем вышла осечка, и остававшийся в живых санитар успел заорать. Лютый его прибил, но егеря услышали. И теперь вся ягдкоманда за ним гонится. И уж ясное дело не для того, чтобы в плен брать да в лагерь отправлять: санитаров и раненого своего егеря ему не простят.

Лютый бежал из всех сил. Он задыхался, в глазах темнело, но ноги упорно отмеряли лесную землю — шаг за шагом, метр за метром. Винтовку он не бросил, хотя надежды на нее было немного: егеря все больше с «эмпэ» ходят, а в последнее время и вовсе худо стало: появились у германов якись «штюрмхеверы». Вроде автомата, только лупит, чертеняка, шо твой кулемет. Много против такого с винтовкой навоюешь?.. Лай неумолимо приближался, и Лютый попытался прибавить ходу. С разлету взлетел на небольшой холмик, задохнулся окончательно, перед глазами замелькали разноцветные круги…

Уже ничего не соображая, он сделал шаг вперед, запнулся обо что-то и второй раз за сегодняшний день хряснулся о землю. Мордой…

— Я не понял, Геллер, — раздался насмешливый голос. — Это он чего — на тебя напал?

— Да не, Глебка, — другой голос, более певучий. — Это он от фрицев так чешет, что дороги не разбирает.

Лютый помотал головой, но перед глазами все еще плыло. Какие-то неясные фигуры — чисто лисовыки: зеленые, лохматые… Его хватило только простонать:

— Вы хто, а?

Одна из фигур вдруг подалась вперед и забрала у него винтовку. Вторая фигура приблизилась, и Лютый разглядел человеческое лицо.

— Мы кто? Мы-то бойцы Рабоче-крестьянской Красной армии. А вот ты что за хрен с горы, нарисовался — не сотрешь?

С восторгом осознав, что у него появился шанс на спасение, Лютый быстро затараторил:

— Товарыши! Радянськи! Я — боевкарь, Лютый. Це псевдо. Я з Украйнськой Партизанской армий[462], з УПА. Я ж свий, я ж проты нимцив… Воны нашу сотню… в засидку… всих вбылы… я одын… а воны — за мною… Слухайте, там собакы гавкають… це егеря…

— Геллер, ты не в курсе: он по-каковски блекочет? По-польски?

Зрение окончательно прояснилось, и теперь Лютый видел, что перед ним двое совсем еще молодых парней в странной лохматой одежде в желто-зеленых разводах. Один из них как раз и спросил про язык. А парень тем временем продолжал:

— Хотя нет, он не поляк. Те шипят, ровно гадюки, а этот… Чех, что ли?

— Не, Глеб, это он по-украински, — сообщил второй — могучий детина, чьи широченные плечи не мог скрыть даже этот странный лохматый балахон.

— Как это — «по-украински»? Нет же такого языка. Ты что, Моисей, «Марксизм и вопросы языкознания» не помнишь? Товарищ Сталин ясно же писал, что «…на южных окраинах — украинах используется малоросский диалект…» — процитировал он, заведя очи горе.

— Ну, это да, — согласился Моисей. — Только понимаешь, Глеб, они-то на южных окраинах считают, что это отдельный язык.

— Они-то по темности и необразованности своей могут считать все, что им в бестолковки вступит, а тебе, особенно как политруку…

Моисей вздохнул:

— Ты понимаешь, тут вот какое дело… Я вот у Шевченко читал…

— У кого?! — Глеб, вертевший в руках винтовку Лютого, аж присел. — Ты чего, Геллер, головой ударился? Запрещенные книги читаешь? Нет, главное, нашел кого! Черносотенного националиста, русофоба, предателя и дезертира! Ну, ты, братишка, даешь…

— Якого зрадника? Чому зрадника? — не выдержал Лютый. — Тарас Грыгоровыч Шевченко — велыкый украйнськый поет…

— Ты пока лучше помолчи в тряпочку, — посоветовал Глеб. — Тебя еще спросить забыли. Нет, ну ты, Моисей, вообще… — он выразительно повертел пальцем у виска. — Еще скажи, что у тебя этот Шевченко дома есть…

Моисей смутился.

— Нет… Ну не то чтобы… а вот…

Глеб махнул перед лицом рукой:

— Чур меня! Ты что, на самом деле запрещенку хранишь? Да вы там у себя в Хамовниках очумели, что ли?!

Моисей потупился, а Глеб продолжал: