Офицер и шпион

– Боже мой, я бы ни в коем случае не одобрил этого! Фон Шварцкоппен – джентльмен. Это вошло бы в противоречие с нашими традициями.

Я предвидел его возражение и пришел подготовленным.

– Вы помните, что сказали, когда впервые предлагали мне эту работу? – спрашиваю я.

– И что?

– Вы сказали, что шпионаж – новая передовая в войне против врага. – Я подаюсь вперед и постукиваю пальцем по моему докладу. – Мы здесь имеем возможность переместить эту передовую прямо в сердце немецкой территории. С моей точки зрения, такого рода дерзкие предприятия вполне в традициях французской армии.

– Бог мой, Пикар, вы и в самом деле так ненавидите немцев?

– Я их не ненавижу. Они заняли дом моей семьи.

Гонз откидывается на стуле и смотрит на меня сквозь дым сигареты – долгий оценивающий взгляд, он словно пересматривает все предыдущие допущения, – и мне на несколько мгновений кажется, что я зашел слишком далеко. Потом он говорит:

– Вообще-то, я помню, как вас назначал, полковник. Помню очень хорошо. Меня беспокоило ваше нежелание соглашаться на этот пост. Я опасался, что вы слишком щепетильны для такой работы. Похоже, я ошибался. – Он ставит печать на моем меморандуме, подписывает его и протягивает мне. – Не стану вас останавливать. Но если что-то пойдет не так, виноваты будете вы.

Глава 8

Мы решаем, что если уж устанавливать одну подслушивающую трубу, то можно установить и вторую – в спальне, где Шварцкоппен и Паниццарди, наиболее вероятно, будут обсуждать самые интимные свои вопросы. Девернин должен принести необходимое оборудование: трубы, пилу, резак, молоток и долото, мешки для мусора. Пробиться в дымоход можно, только когда квартира внизу будет пуста, а такое бывает обычно ночью. Дюкасса также беспокоит, как отнесется к этому пара, живущая наверху, они уже начали задавать ему подозрительные вопросы о шумах, которые до них доносятся, и о том, чем он занимается целыми днями. Поэтому работу нужно проделать с мучительно-медленной скоростью: громкий удар молотком – пауза. Еще один удар – снова пауза. Чтобы выбить один кирпич, понадобится целая ночь. И всегда существует опасность, что из камина в комнату немцев свалится сажа. И еще – работа грязная. Нервы напряжены. Девернин докладывает, что Дюкасс начал пить – еще одна профессиональная шпионская болезнь.

Есть и другая трудность – проникновение в квартиру немцев. Девернин сначала предложил обычный взлом. Он приходит ко мне в кабинет с набором инструментов в небольшой кожаной скатке, которую разворачивает на моем столе. Я вижу отмычки, изготовленные для уголовной полиции мастером по замкам. Они похожи на хирургические скальпели. Он объясняет, как они действуют: двусторонние отмычки для разных типов замков: чемоданные, рамочные, открывающиеся бородковыми ключами, скребки для высвобождения застопоренных дисков… Мне становится нехорошо от одного только их вида и мысли о том, что нашего агента поймают при взломе собственности, принадлежащей немцам.

– Но это все очень просто, полковник, – утверждает он. – Покажите мне здесь что-нибудь запертое.

– Пожалуйста. – Я показываю на верхний правый ящик моего стола.

Девернин встает на колени, осматривает замок, выбирает две отмычки.

– Нужно две. Одной вы нажимаете на зубчатый шпенёк, вот так… Вставляете отмычку, нащупываете первый диск, поднимаете его в открытое положение… – Девернин сосредоточенно морщится. – Потом делаете то же самое с остальными дисками… А потом… – Он улыбается и открывает ящик. – Дело сделано!

– Оставьте их мне, – говорю я. – Хочу подумать.

Девернин уходит, а я запираю инструменты в столе. Время от времени достаю их и разглядываю. Нет, решаю я. Слишком рискованно, уголовное преступление. Я предлагаю собственный план, у него одно достоинство – он абсолютно легален. Я излагаю его Девернину день или два спустя.

– Нам ведь нужен только доступ в их камины?

– Да.

– А сейчас как раз то время года, когда отопления не требуется и камины чистят?

– Да.

– Тогда почему вам не переодеть двух наших людей трубочистами – пусть предложат свои услуги немцам.

В середине мая Девернин приходит ко мне, и я вижу на его губах улыбку, а улыбается он очень редко. Выясняется, что друг его шурина знает трубочиста, патриота, который одновременно с Девернином – в ту пору сержантом – служил в его драгунском полку. Его отец погиб в 1870 году, и он рад будет сделать что-нибудь для Республики, не задавая никаких вопросов. Во время второго завтрака, когда немцы выпивали перед едой, он постучал в дверь квартиры на первом этаже, назвался трубочистом, и его пропустили без всяких вопросов. Под самым носом этих высокомерных пруссаков он ходил туда-сюда по их квартире, укладывал переговорные трубы, делая вид, что чистит дымоход, а потом закрепил все это на месте. А когда в конце он оставил им визитку, один из немцев дал ему чаевые.

– И что теперь слышно? – спрашиваю я.

– Много слышно. В особенности если говорящий сидит или стоит рядом с камином. Во всяком случае, суть разговора понять можно.

– Хорошая работа. Молодцы!

– Но это еще не все, полковник.