Одноклассники smerti

– Я понял, – хмыкнул Василий. – История падшего ангела. Но насчет Ленки я тебе ничем помочь не могу. Не пробовал. – Он цинично усмехнулся. – Хотя многие нахваливали.

– Охотно давала?

– Не то слово! Да все они, шалавы, были хороши!

«Что там мне Надька недавно рассказывала? Никакого секса? Одна сплошная консерватория?»

И Дима потребовал:

– А Степан? Он – пробовал?

– С Ленкой – они точно спали. С Иркой – думаю, бывало. Когда той никто другой не подворачивался. А с Надюхой… – Василий выдержал паузу, и Дима почувствовал, как внутри у него все замирает, – …хрен его знает. Сладенькой — это да, он ее называл. Я его спрашиваю: «В каком месте-то сладенькая?» А он, гад, ржет. На кухне, говорит. Больно тортики печет вкусненькие. Я ему: я, мол, тоже такого тортика хочу. А он опять ржет…

– А я думал, вы со Степаном дружбаны, – протянул Полуянов.

– А мы и были дружбаны, – с неожиданной горечью произнес Пшеницын. – Вместе и по киношкам шарились, и пивко употребляли, и даже, стыдно сказать, в шахматном клубе занимались, три раза в неделю. А потом он с этими… с девками… связался. И попал под их влияние. Околдовали они его, мымры. Все с ними да с ними. Тоже мне компания. Три химеры – один мужик.

– Ну, и ты бы разбавил компанию, – пожал плечами Полуянов. – Для баланса.

– С бабами тусоваться? Больно надо, – фыркнул Пшеницын.

«Да просто не звали тебя, – понял Дима. – Не зря ж Надька сказала, что доходяга…»

– Расскажи, какие они были. Все четверо, – попросил журналист.

– Ну, Ленка Коренкова – из девок самая симпатичная. Попка высший класс, глазюки светятся. Одевалась всегда в обтяжечку. Но вечно на понтах: да я, да у меня… И при любом случае норовила за рояль. Сгрохает какое-нибудь попурри – народ отпадает, а она счастлива… Ирка – та совсем другой была. Жесткая, как мужик. И на общественное мнение плевала. Мы все, когда курили, за школьный угол прятались, а она – прямо на пороге. И когда завуч на нее наезжала, только глаза закатывала: чего, мол, такого? Это ведь обычные сигареты, без наркотиков! Тоже, в принципе, симпатичная была. Но больно уж правду-матку любила резать. – Он передразнил: – «Степан! Помяни мое слово: закончишь свою жизнь грузчиком в магазине!» И не ошиблась ведь, тварь!

Пшеницын в раздражении щелкнул золотой зажигалкой и закурил.

Дима решил сделать ему приятное. Спросил:

– А тебе Ирина какую карьеру пророчила?

– Говорила, в тюрьму сяду, – хмыкнул тот. – За свои вечные карты.

С удовольствием обвел взглядом роскошные владения. И сказал:

– Ладно про девок. Теперь Надька…

Пшеницын задумался, и у Полуянова опять внутри все задрожало.

– Надька – та лохушка. Самая, пожалуй, умненькая из этих трех и на рожу ничего, а держалась в тени. И еще: всегда без своего мнения. Что Ленка с Иркой придумают, то и делает. – Он опять передразнил: – «Ну, девочки, если вы так считаете…» В общем, строили ее Ленка с Иркой. Да еще как строили!

– А чего ж тогда она дружила с ними?

– Ленка с Иркой в школе были самые звезды, – развел руками Пшеницын. – С ними все хотели дружить. Была у них в классе супер-отличница, Сладкова, вся из себя гордая, неприступная, правильная. Так даже она пыталась к ним в компанию набиться. Только девки ее на фиг посылали.

– А что Степан?

– А он к ним с расчетом прилип. С дальним. Сказал мне, будто какую-то умную книжку, типа Карнеги, прочел и просчитал, что ему выгодно именно к этой троице приклеиться. Потому что для общения нужно выбирать успешных . А девки, все трое, – видные, языкастые, веселые. Самые, короче, как Степка говорил, must . И в чем-то я его понимал. Мужики на него, задохлика, плевали, а бабы от рыцаря, даже никчемного, никогда не откажутся. Но не ботаничке же Сладковой было портфель носить!

«И опять – все вполне вписывается в картину», – подумал журналист. И неожиданно для собеседника сменил тему:

– Но ты мне тогда другое объясни. Зачем Степану было Ленку убивать? Сейчас? В ее смерти ведь его обвиняют…

– Да слышал я… – погрустнел Пшеницын. – Но, честно говоря, не врубаюсь. Мы ведь со Степкой не так давно виделись. Недели две назад, на встрече выпускников. Пришел он туда обтерханный, джинсики китайские, часики «Полет». – Казиношник с удовольствием взглянул на собственный массивный «Ролекс». – Сказал, что с Ленкой теперь живет и что крышу у нее сорвало конкретно. Спивается, уже достала своими истериками. Я ему и говорю: «А на фига тогда живешь?» А он: «Жаль ее, дуру. Без меня совсем пропадет». Степка – он вообще такой… жалостливый. Хотя… – Василий вновь задумался, – может, ему просто жить было негде. У него ж работа – сначала охранником был, потом грузчиком, денег – кошкины слезы. – Пшеницын вновь окинул взглядом собственный впечатляющий кабинет. – Вот и сдавал свою квартиру, чтоб был хоть какой-то доход. А сам у Ленки кантовался.

– А могла его Елена, – Дима вернулся к собственной версии, – в какой-то момент просто довести? Наговорить гадостей? Разозлить до такой степени, чтоб Степан себе просто отчета в своих действиях не отдавал? Убить гадину – и все. А когда взял себя в руки, уже поздно было…