Одноклассники smerti

Дима

Педагога Елены по специальности звали Анастасией Арсеньевной. Было ей, судя по дребезжащему голосу, минимум лет сто. Но говорила дама вполне здраво и с удивительным достоинством.

– Сожалею, господин журналист, но по ряду обстоятельств принять вас в своей квартире я не могу.

– А на работе?

Грустный смешок:

– К счастью, или к сожалению, но я уже давно пенсионерка.

И что с бабкой делать? Не заставишь ведь, чтобы в редакцию подъехала. Да и просить выйти во двор, посидеть вместе на лавочке, тоже как-то неудобно…

И Полуянов, не чинясь, бухнул:

– Может, тогда в ресторан вместе сходим?

Наверняка сейчас зашипит и скажет, что он над ней издевается. Но бабка, на удивление, отреагировала вполне адекватно:

– Если ресторан достойный и находится в центре… Желательно в районе Третьяковки…

Вот это старуха! Но не в дорогущий же «Балчуг» ее вести?!

И Дима осторожно спросил:

– А «Пицца-Хат» вас устроит? Достаточно тихое место, и кормят нормально…

– Да, я по поводу этого заведения в курсе. Вполне подойдет, – не стала ломаться старушка.

Они договорились встретиться через час, и Дима под впечатлением от телефонной беседы даже подумывал для представительности галстук надеть. Но взглянул на термометр – опять плюс тридцать – и решил ограничиться прохладным душем и свежеотутюженной (естественно, Надей) рубашкой.

В пиццерию он прибыл, как и положено джентльмену, за десять минут до назначенного времени. Интересно, бабуся тоже будет соблюдать политес и, в дамском стиле, припозднится на дипломатические двенадцать минут?

Но собеседница – он признал ее, едва та показалась на пороге, потому как вряд ли «Пицца-Хат» ожидала еще одну столь же старую гостью, – явилась минута в минуту. Полуянов, как и положено воспитанному человеку, встретил ее у двери, проводил к столику и даже стул, заменяя официанта, подвинул.

Бабуля приняла ухаживания молодого человека как должное. Царственно опустилась на сиденье (спина, несмотря на годы, прямая, как струнка, – вот она, старая школа!). Щуриться над меню не стала – сразу же улыбнулась официанту:

– Мне, пожалуйста, «Кватро формаджи» на пышном тесте и «Перье» с долькой лимона.

Официант, совсем юный парень, растерянно захлопал глазами:

– Что, простите?

Дима восхищенно взглянул на старушку и перевел:

– Даме – пиццу «Четыре сыра». А мне – «Карбонару» и тоже «Перье».

Официант отвалил. И, пока брел в кухню, пару раз оглядывался на их стол. «За геронтофила меня, наверно, принял», – весело подумал Дима и широко улыбнулся своей даме.

– Спасибо вам огромное, Анастасия Арсеньевна…

– Это вам спасибо, – мгновенно парировала она. И с легким лукавством во взоре улыбнулась: – Думаю, Леночке было бы приятно, что о ней пишет такой симпатичный мужчина…

Впрочем, улыбка быстро слетела с ее лица, глаза налились печалью. Бабуся слегка откинулась на спинку стула (какое воспитание ни есть, а в ее годы прямой, как шомпол, постоянно не посидишь) и вздохнула:

– Мы давно уже не общались с Леной. И расстались, скрывать не буду, почти врагами. Но все равно, когда мне сообщили о ее гибели, я не смогла сдержать слез… – Она остро взглянула на журналиста: – Известно уже, отчего она умерла?

– Окончательно нет, – осторожно ответил Дима. Ему совсем не хотелось пугать старушку зловещими подробностями. – Похоже, это был несчастный случай…

– Вы зря пытаетесь меня оберегать, – упрекнула она. И объяснила: – Я ведь знаю , что Лену убили. Мне ее мама звонила, Галина Вадимовна, и рассказала обо всем. И еще она сказала, что в убийстве подозревают Степу, этого мальчика… Это действительно так?

– Вы до сих пор общаетесь с мамой вашей бывшей ученицы?! – неприкрыто удивился журналист.

– Я всегда стараюсь сохранить отношения с теми, кто мне близок, – кивнула старушка. – Тем более что мы с Галиной Вадимовной до сих пор сотрудничаем.

«Разговорчик-то интересное направление принимает!» – оживился Полуянов и вкрадчиво спросил:

– А могу я узнать, в каком ключе… вы с ней сотрудничаете?

– Можете, – пожала плечами старушка. – Дело в том, что Галина Вадимовна надеется исправить свои прежние ошибки… И я теперь занимаюсь с ее второй девочкой.

– Вы имеете в виду… эту малышку?

– Ее. Маську, – улыбнулась Анастасия Арсеньевна. – Всего два с половиной года человечку, а уже можно констатировать: у ребенка абсолютный музыкальный слух. И явная склонность к прекрасному.

– Вы… учите ее музыке? – еще больше изумился Дима.

– Ну, в столь юные годы еще рано говорить о классическом, поэтапном обучении, но какие-то основы – да, я девочке даю. Мне несложно. Тем более что об этом меня очень просила Галина Вадимовна…

– Прямо ездите к ним домой и проводите занятия? – не поверил Полуянов.

– Нет, – покачала головой старушка. – Ездить к ним, на окраину Москвы, в мои лета уже тяжело. Галина Вадимовна сюда Машу доставляет. В мою квартиру на «Третьяковской».

«Ох, безумная баба! – мелькнуло у Полуянова. – Таскать в такую даль малолетнего ребенка!»

Но от оценок вслух он благоразумно удержался.

Тем временем принесли пиццу. Дима с интересом наблюдал, сколь элегантным жестом его собеседница водрузила на колени салфетку, до чего ловко развернула приборы, как аккуратно отрезала и съела первый кусочек… Сам он всегда ел пиццу в стиле простого итальянского люда руками. Но в компании сей старушки уж придется помучиться.

Он с трудом отчекрыжил тупым ножом кусок своей «Карбонары», положил его в рот, прожевал и задал новый вопрос:

– Правильно ли я понимаю?.. Галина Вадимовна сначала пыталась сделать звезду из Лены и прилагала к этому все свои силы. А когда окончательно убедилась, что не получится, завела на старости лет новую дочку и теперь лепит приму из нее?

– Я бы не сказала, что Галина Вадимовна такая уж старая, – с легким упреком произнесла старушка. – Но в целом… вы обрисовали ситуацию верно. – Она печально улыбнулась. – Галина Вадимовна очень любит музыку. Можно сказать, ее боготворит. И мечтает, как и многие из нас, внести в нее свой вклад…

– Она тоже, что ли, музыкантша? – не удержавшись, поморщился журналист.

– Да, – кивнула собеседница. – По образованию – концертмейстер.

– А чего ж тогда сама своих девчонок не учила?

– Я сказала, что она концертмейстер, – повторила старушка. – Это, если вы не знаете…

– Аккомпаниатор, – поспешно откликнулся Полуянов.

Анастасия Арсеньевна кивнула и добавила:

– Но – не педагог.

– Это уж точно, – пробормотал Полуянов.

Кажется, он понемногу начинал понимать погибшую Коренкову. И догадываться, почему ее настиг столь бесславный конец… Похоже, Елену просто задавили. Сама она от музыки особо не фанатела. И наверняка понимала, что пусть способности у нее и имеются, но никаких особых талантов нет. Однако из девчонки нещадно лепили звезду, и у той просто не хватило характера этому давлению противостоять. А отбилась бы от музыкальной карьеры – жизнь совсем по-другому могла сложиться…

Помнится, его собственная мамуля, царствие ей небесное, тоже пыталась учить его музыке. Заманивала за рояль и посулами, и угрозами, и лестью. Дима искренне ненавидел арпеджио и гаммы, но кое-что у него все же получалось, училка в музыкальной школе пела мамочке в уши, что мальчик способный, и одному богу известно, как бы все пошло, не прояви он твердость и не брось, решительно и бесповоротно, ненавистную музыкалку.

Надо искать подтверждение своей гипотезе.

И Дима задал новый вопрос:

– А скажите… Лена – она любила музыку?

– Мне будет сложно вам ответить, – вздохнула старушка. И объяснила: – Лена очень любила, когда у нее все получалось . Когда ее хвалили, приводили в пример. Но музыка – это ведь адский труд. Виртуозность здесь достигается не столько талантом – но многочасовыми, монотонными тренировками. Лена умела вдохнуть в музыку жизнь. Сыграть так, что у слушателя сердце замирало… Однако те произведения, которые требовали отточенной техники, были не для нее. А какая музыкальная школа, скажем, без этюдов Черни?

От фамилии Черни Диму едва не передернуло. В свое время именно этюд этого гражданина его и добил. Только настоящий садист мог такую пыточную партитуру наваять! Сам бы Дима тоже, наверно, запил, если бы вовремя от музыки не отмазался…

– Когда Лена начала выпивать? – тихо спросил Полуянов у старой учительницы.

– Выпивать, выпивать… – с некоторым даже раздражением повторила та. И объяснила: – Видите ли, в чем дело… Я долгое время даже предположить не могла, что Леночка этим злоупотребляет. Да, она часто приходила на урок неподготовленной. Жаловалась, что болит голова, сводит пальцы, вступает в спину. Я сердилась и просила ее не придумывать для своей лени ненужных оправданий… А она, оказывается, уже тогда… Еще когда училась в девятом классе, ступила на кривую дорожку… Но пьяной или даже выпившей Лена не приходила на урок никогда! – неожиданно твердо закончила старушка.

Время подобраться к самому лично для него интересному:

– А что там за история со Степаном? Вроде бы какая-то Ленина подружка специально ее спаивала, чтобы Степана от нее отвратить?

– Это вам Галина Вадимовна наговорила, – утвердительно вздохнула собеседница.

Дима не стал открещиваться, просто повторил:

– Так не расскажете? Что там действительно случилось?

– Боже мой, до чего все это грустно! – с неожиданной страстью выкрикнула старушка. Она окончательно перестала держать спину, откинулась на стул и сразу как-то потускнела. – Ну, был этот мальчик, Степа. Тихий, скромный. Я бы сказала, даже забитый. Ходил за Леночкой хвостом. Я его, конечно, знала. Иногда мы с Леной занимались у меня на дому, а этому несчастному созданию она приказывала ждать ее на лестнице. И он покорно сидел на подоконнике межлестничной площадки, пока на него не нажаловались соседи и я не стала приглашать его в квартиру. Хотя Лена этому была совсем не рада и говорила: раз в подъезде нельзя, пусть, мол, тогда на улице ждет.

– Лена, конечно, его не любила, – констатировал Дима.

– А вот этого я утверждать не могу, – неожиданно возразила старушка. И объяснила: – На мой взгляд, Степа своей покорностью, спокойствием, даже слабостью Лене прекрасно подходил. Я ведь видела, как она общается с такими же, как сама, яркими молодыми людьми: вечная борьба за власть и сплошные перепалки. А Степа – он ее успокаивал…

– Но однажды Ленина одноклассница решила его отбить, – вернулся к животрепещущей теме Полуянов.

– Сама Лена, впрочем, всегда утверждала, что Степу этой девочке, кажется, ее звали Надя, просто отдала. За ненадобностью, – тонко усмехнулась Анастасия Арсеньевна. – А что случилось на самом деле, я не знаю. Хотя, конечно, видела: потеряв Степана, Елена переживала. Но не настолько сильно, чтобы выпить из-за этого лишние сто грамм, – с неожиданным цинизмом закончила она.

– А Галина Вадимовна мне сказала, что Лена, когда Степан ее бросил, с собой пыталась покончить, – Дима цепко взглянул на старушку.

– Ох, увольте, – отмахнулась та. – Уверяю вас, Леночка совсем не из тех, кто будет убивать себя из-за несчастной любви.

– Но она действительно пыталась? – не отставал Дима.

– Вы будете об этом в газете писать? – строго взглянула на него старушка.

– Не знаю, – честно ответил он.

– Тогда имейте в виду, что писать там не о чем, – отрезала старушка. И объяснила: – Глупый, детский, необъяснимый, иррациональный поступок. Но я о нем вам расскажу – именно потому, что вся история выеденного яйца не стоит. Ни Степан, ни Надя абсолютно, конечно, здесь ни при чем. Просто Лену тогда не взяли на международный конкурс, хотя от Москвы аж семеро туда ехали. А она отбор не прошла. Срезалась на своем «любимом» Черни, который в обязательную программу входил. Пришла домой и написала матери записку. Очень короткую, что-то вроде: «Я не хочу просыпаться». Положила ее в кухне на видное место. Взяла из аптечки три таблетки тазепама. Выпила их. И легла спать.

– Сколько, вы сказали, таблеток? – уточнил Дима.

– Три, – тонко усмехнулась старушка. – Больше в упаковке просто не было.

– Но от этого не умрешь! – не удержался он. – Только голова разболится!

– Вот именно, – кивнула собеседница. – И я, честно говоря, не понимаю, зачем Галине Вадимовне понадобилось раздувать эту историю… И до сих пор ее вспоминать…

– А она раздувала? – прищурился журналист.

– О, как сейчас помню… Леночка ведь мне многое рассказывала… – Пожилая женщина попыталась передать подростковую интонацию: – «Прикиньте, Анастась-Арсеньевна, мамахен совсем вразнос пошла. К Степкиным предкам ходила и Надьку сегодня чуть с лестницы не спустила… Типа, говорит, вы мою дочку в могилу хотите вогнать! Совсем крыша поехала!»

«Действительно поехала», – мысленно согласился Полуянов. А пожилая учительница задумчиво заключила:

– Что поделаешь: все матери, даже в животном мире, пытаются наказать того, кто посмел обидеть их детенышей.

– А вы сами считаете, что Надя здесь ни при чем? – нетерпеливо поинтересовался Дима.

Старушка явно не ожидала именно такого вопроса. Она с любопытством взглянула на него.

– И Степан – ни при чем? – поспешно прибавил Дима.

– Возможно, конечно, я не знаю всех деталей, – пожала плечами Анастасия Арсеньевна. – Но, мне кажется, во всех своих бедах Леночка виновата сама… К сожалению… Хотя и нехорошо так говорить о покойных…

Ее глаза увлажнились слезами, и старушка попыталась их скрыть, уставившись в тарелку с пиццей.

Она явно устала.

А у Димы неожиданно мелькнуло: «Хотя и хорошая ты баба, и мудрая, а Ленку Коренкову тоже не уберегла».