Однажды темной зимней ночью…

Фотографическая бумага затуманивается. Химикаты клубятся в ванночке.

И вот, как проблески рассвета, появляется образ!

Пембл вглядывается в фотокарточку. Лилии клонятся в вазах. Свечи мерцают. Прекрасное мертвое тело покоится…

Погодите-ка!

Пембл хватает увеличительное стекло, включает газовый рожок и при свете внимательно исследует изображение.

Прислонясь к каминной доске, уставившись мертвыми глазами в объектив, криво усмехаясь, стоит…

Наверняка это игра света. Или химикаты вдруг выкинули фокус?

Да нет, это она. Маленький, совершенной формы нос, слегка вздернутый, полные губы, нимб белокурых волос!

Лили Уилт.

И все же не совсем Лили Уилт.

Пембл делает медленный глубокий вдох. Увеличительное стекло в его руке дрожит. Он видит прекрасное лицо, видит грациозное тело. Но сквозь это прекрасное лицо и грациозное тело он видит бронзовые с позолотой часы и полную лилий вазу на каминной полке.

* * *

Пембл возвращается в особняк на Ганновер-сквер. Продирается сквозь толпы зевак и отвоевывает себе место на парадном крыльце, где признается дворецкому, что ввиду превратностей и деликатностей фотографического процесса с первого раза не удалось получить достойное изображение мисс Уилт.

Пембла приводят пред очи хозяина дома.

Пембл отвешивает поклон и жалко улыбается. Мистер Уилт поднимает голову и сверлит его взглядом. Выслушивает извинения Пембла. Ввиду репутации «Стерджа и сыновей» (избранный поставщик фотографических услуг разного рода знати и благородным особам) ему позволен еще один сеанс фотографирования.

– Но это в последний раз, Пембл. Я не допущу, чтобы прощанию чинились помехи. Люди прибывают из самых далеких краев, чтобы увидеть нашу дорогую усопшую Лили.

Пембл рассыпается в благодарностях.

Мистер Уилт что-то рявкает и снова погружается в свои бумаги.

* * *

Ах как разлетелась слава Лили!

Люди непрерывной цепочкой семенят мимо маленького гроба. Нэн на своем посту, готовая подтолкнуть скорбящих, если кто в восторженном умилении застынет как столб.

Даже Нэн со своим трезвым житейским разумом и та готова признать, что мисс Уилт определенно являет собой чудо. Чудо в том смысле, что ее тело пощадили естественные процессы, каких следует ожидать у трупа. Нет и следа смертной бледности, руки-ноги не подергиваются, глаза не пучатся, язык наружу не вываливается, как не видать и прочих ужастей, какие старуха с косой обычно выделывает с покойниками.

Какая-то старушка мешкает у гроба.

– Благослови ее, Господь! Боже мой, прямо святая малютка!

Сзади нее образуется затор, скорбящие сбиваются в кучку, толкаются, в любопытстве тянут шеи.

Старушка кидается к гробу, в руке зубчатые ножницы, коими она намерена отстричь себе на память реликвию. Нэн призывает лакея.

* * *

Гостиная снова пуста. Скорбящую публику выпроводили, дабы дать Пемблу последнюю возможность заснять портрет покойной. Нэн поменяла свечи, поправила цветы в вазах, разгладила бахрому турецкого ковра. Мистер Пембл тем временем устанавливает свою хитроумную штуковину. Нэн отступает на позицию возле портьеры.

Пембл откашливается.

– Не будете ли вы так любезны подать мне стакан воды?

Пембл ждет. Глаза прикованы к камину. Призрак Лили Уилт не появляется. Он подходит к гробу, заглядывает внутрь. Трогает краешек погребального покрова, потом руки, уложенные ладонь к ладони в молитве, как у ребенка. От рук исходит ледяной холод. Он наклоняется и целует покойницу в лоб, околдованный ее арктической красотой. Прикосновение к ее лбу заставляет его губы трепетать.

Дальше случается вот что: на кофейном столике трескается рамка с фотокарточкой, пламя свечей окрашивается голубым сиянием, комнату заполняет смех, ледяной и чистый, как капель ранней весной.

В ухе Пембла возникает медоточивый голос:

– Взгляни через свое приспособление.

Пембл бросается к фотокамере, путается в черной накидке, неуклюже теребит настройки фокуса, слабея от страха и томления.

Пембл не в силах унять осаждающие его сонмы «если» и «почему», «отчего» и «зачем» – пускай даже перед его объективом предстает столь восхитительный призрак.

И как предстает!

На этот раз она не у каминной доски, а, небрежно прислонясь к краю гроба, шлет ему воздушный поцелуй, как девица с рекламы туалетного мыла. Вот только Лили Уилт идеально прозрачна и идеально прекрасна.

Пембл лихорадочно снимает кадр за кадром.

Призрак Лили Уилт прозрачным покровом раскидывается на козетке.

Призрак Лили Уилт ослепительно лучится возле пальмы в кадке.

Призрак Лили Уилт перед объективом, да так близко, что, будь она живой, стеклышко туманилось бы от ее дыхания.

Призрак Лили Уилт по эту сторону объектива в тесной темноте под фотографической накидкой рядом с ним. Порыв леденящего потустороннего холода, восхитительная дрожь по его телу.

– Ты, как я погляжу, умеешь обращаться с этой штуковиной, – шепчет она. – Должно быть, ты человек ученый и знающий.

Пембл польщен.

– Фотография – это еще и искусство, мисс Уилт. Слово «фотография», видите ли, происходит от древнегреческих слов «свет» и «писать» посредством…