Одиночество. Падение, плен и возвращение израильского летчика

Локоть — действительно очень упрямый сустав. После первоначальной операции еще один специалист все время сгибал и распрямлял мой локоть, чтобы вернуть ему полную подвижность и гибкость. Это было настолько болезненно, что можно было проделывать только под наркозом. После этого во второй половине дня я должен был проделывать другие, тоже болезненные физиотерапевтические упражнения. Не хочу даже вспоминать эти две недели, которые я провел в больнице. Однако когда наконец я закончил курс физиотерапии, моя рука была искривлена уже не на девяносто, а лишь на сорок пять градусов!

Я человек высокий, около шести футов, и на момент пленения весил сто восемьдесят фунтов. Однако к моменту возвращения из Египта я потерял больше сорока пяти фунтов вследствие плохого питания и атрофии мышц. Моя правая нога стала на два дюйма короче левой, поэтому армейским сапожникам пришлось подумать, чтобы подобрать мне ботинки. Однако теперь мышцы ног окрепли, вес приблизился к тому, каким он был до плена, моя левая рука не торчала передо мной, словно ожидая, когда на нее повесят женскую сумочку. Словом, мое физическое состояние несомненно изменилось к лучшему.

Теперь меня беспокоили только две вещи. Во-первых, продолжающиеся ночные кошмары, а во-вторых, некоторая внутренняя неопределенность. Я что, правда хочу снова участвовать в боевых вылетах в таком безумном месте, как Ближний Восток? Я не знал, есть ли у меня необходимые «инструменты», чтобы серьезно заняться этим вопросом. Поэтому могло оказаться, что найденное мною лекарство от возвращающихся кошмаров окажется хуже самой болезни.

Одно из полезных знаний, которым обогатило меня общение с психологами, заключалось в том, что у бывших военнопленных, вернувшихся в строй, проблем возникает гораздо больше, чем у обычных летчиков. Возможно, это связано с тем, что в критической ситуации у бывшего военнопленного снижается способность реагировать адекватно — он будет стараться любой ценой избежать опасности и из-за этого может провалить или не до конца выполнить задание.

Что же, черт возьми, мне делать?

Чуть меньше чем через год после возвращения в Израиль я решил навестить 101-ю эскадрилью. Меня встретил мой друг Ицхак Нир.

— Пошли со мной, — сказал я.

Мы пошли в один из подземных ангаров эскадрильи. Сопровождаемый Ниром, который шел немного сзади, я подошел к одному из самолетов.

— Я хочу залезть в самолет, — сказал я.

Он приставил к кабине лесенку, открыл передо мной колпак и отошел в сторону. Я вскарабкался по лесенке, заглянул в кабину, затем кое-как залез (из-за негнущейся ноги) и сел в кресло. Нир полез за мной и остался на лестнице, глядя на меня и не произнося ни слова. Я просидел внутри около десяти минут, заново привыкая к кабине «Миража» — рабочему месту менее ста человек в стране, — пытаясь понять, что изменилось в связи с новыми ограничениями, установленными моим телом.

Я мог делать все: покрутил ручку управления, проверил, могу ли включить и выключить форсаж, — могу. Я аккуратно коснулся переключателей, включающих различные внутренние системы самолета, в которых я хорошо разбирался. Я положил обе руки на верхнюю ручку катапультирования. ОК, для того чтобы дотянуться искалеченной рукой до переднего левого угла кабины, мне нужно ненадолго ослабить лямки на плечах. Однако там нет никаких переключателей, для которых подобная задержка будет критической.

— Что ты задумал? — спросил Нир.

— Ицхак, поверишь ты или нет, я собираюсь летать на «Мираже».

— Ты псих, — сказал он в ответ, и мы вернулись в здание эскадрильи.

27 февраля 1971 года, через тринадцать с половиной месяцев после моего возвращения из плена, я поднялся с аэродрома 101-й эскадрильи и совершил одиночный полет. Двумя днями ранее я летал на двухместном «Мираже» на авиабазе Рамат-Давид. Моим напарником был командир здешней эскадрильи «Миражей» Ури Эвен-Нир[65], который должен был проверить, как я пилотирую.

Теперь в небесах над авиабазой Хацор я был совсем один.

* * *

Армейское летное училище было пределом мечтаний для израильской молодежи; о нем ходили легенды. По всей стране в больших городах и небольших поселках, в киббуцах и сельскохозяйственных поселениях можно встретить интеллигентных талантливых молодых мужчин, в чьей биографии значилось кратковременное пребывание на курсах подготовки пилотов. По правде говоря, лишь одному из десяти удается окончить курс и получить право носить на левой стороне груди нашивки в виде крылышек. Всякий поступивший в летное училище знал, что с этого дня все шансы против него. Поэтому я никогда не верил, что смогу сделать это и стать военным летчиком.

Это было всего восемь лет назад. Мне было семнадцать, сразу после армейского интерната. В тот день, когда начался курс, я был одним из ста пятидесяти кадетов, талантливых и очень амбициозных выпускников, готовых на все, чтобы попасть в израильское добровольческое подразделение номер 1.