Один выстрел во время войны

Тайком от родителей не раз бегал Федор на Чернышову гору. Не нашел он ни одной старой заржавевшей винтовки, ни разбитого пулемета, ни единой стреляной гильзы. Зато заросших канав было великое множество. Неизвестно, кто и когда рыл их, теперь они уже полузасыпаны землей и заросли густой крапивой. Но Федор верил: это окопы.

Федор Васильевич пришел к своему камышу раньше женщин и сразу же начал косить. Но и в густом камышовом стоянии, в жестком сопротивлении его косе долго еще виделась ему заливная пойма Васильевки, ее густая трава в пояс человеку. Когда пришли женщины, а вскоре и Алевтина, он уже приготовил им много работы.

— Чтой-то с тобой? — уловила его настроение Алевтина.

— Ничего, — отвернулся он от ее глаз.

Снова она загоняла Федора Васильевича в тупик своею безошибочной чуткостью. Откуда это? И он уже смотрел на Алевтину по-иному.

— Поучиться бы тебе… Пока не поздно…

Насмешливым взглядом окинула его с головы до ног.

— Грамотей отыскался… Ну, задеру хвост и брошусь учиться. Куда, подскажи? Останови войну, может, и брошусь, — и ушла за очередной охапкой камыша.

…И в Васильевке тоже стоят, наверное, такие же теплые осенние дни. С картошкой, конечно, управились, а если кто не успел, то, как всегда, всей улицей небось помогают отставшему двору…

— Учитель!.. — издевательски посмотрела на Федора Васильевича Алевтина, проходя мимо. — Грамотную захотел? Думаешь, она из повидла?

«Вон куда понесло!» — с досадой посмотрел он вслед Алевтине. «Останови войну…» — вспомнились ее слова. Непростое это дело учиться, да еще в таких условиях…

— Знаем мы ваших, образованных, — проговорила Алевтина, возвращаясь к железной дороге с охапкой камыша. — Знали бы вы их так же, как мы…

Теперь объясняться бесполезно. Она еще говорила что-то резкое, но он умышленно отворачивался, делал вид, что ее слова не касаются его.

— А я, дура, жить с ним собралась! — и опять слова будто бы между прочим.

«И я собирался жить!» — едва не крикнул Федор Васильевич ей вслед.

Промолчал. Сильно задели Алевтину его слова. По-своему поняла их, в обратную сторону повернула его настроение, но теперь, как видно, не сразу ее остановишь. Да и не надо, сама угомонится.

Но Алевтина не унималась. В конце работы она демонстративно, чтобы он видел, вытерла белила на носу, не сказала «до свиданья», как это сделали женщины, узнав, что Федор Васильевич не идет с ними, даже не посмотрела на него, лишь кинула ему под ноги пустой мешок и лопату.

Он возвращался лугом. У колодца оставил косу, с лопатой и мешком забрался в бурьян брошенных огородов. Многие полоски уже были убраны. Отсюда обилие картошки в столовой, — понял Федор Васильевич. Наконец начали попадаться то кочан капусты, то зеленый снопик морковной ботвы, то высохшие летом еще кусты картошки. Так рано засыхала обычно скороспелка, ее всегда сажали в Васильевке. И он начал копать.

Половину мешка набрал засветло, а потом, с наступлением сумерек, сложнее стало работать, больше — ощупью. Ведра четыре все же накидал в мешок, потом всунул два кочана капусты, и все, больше некуда. С трудом взвалил мешок на плечо, взял косу и лопату и пошел.

Нет, далеко так не уйдешь, ручки косы и лопаты выскальзывали из-под мышки, как он ни старался прижимать их локтем к боку. Пришлось оставить мешок прямо на луговой тропе. Отнес к вагону-общежитию косу и лопату, потом вернулся за картошкой с капустой.

«Вот разошлась, дуреха!» — думал Федор Васильевич, взваливая на спину мешок. Пытался представить, как встретит Алевтина его подношение. Не нищая, скажет, из деревни приволоку, там все найдется… От ее характерца всего ожидать можно.

У самого порога он сбросил мешок, огляделся. Тихо кругом, ни вечерних птиц не слышно, ни татаканья вчерашнего движка. Окно занавешено.

Федор Васильевич стащил мешок по ступенькам, толкнул ногою дверь, и она открылась. Спиною сразу почувствовал знакомое тепло. При свете коптилки он рывком вдернул мешок в комнату.

— Вот… принимай! — и обернулся к Алевтине.

На него смотрел… мужчина в замасленной до блеска спецовке и в фуражке с молоточками на околыше. Чем больше он смотрел на Федора Васильевича, тем шире становились его неморгающие глаза.

Алевтина сидела за столом со стаканом в руке. Ужинали…

— А-а, Федя!.. Это муж, ты знаешь, какой он хороший человек! — сорвалась с места Алевтина и вмиг оказалась между мужчинами. — А это Федор, учитель… Он теперь у нас работает, с начальством в школе не поладил…

Федор Васильевич все еще придерживал мешок, не зная, что дальше делать. Потом уж протянул руку мужу Алевтины. Тот посмотрел на нее, ухмыльнулся, но не пожал. Что ж, ладно… Федор Васильевич подтащил мешок к стене.

— Лопату завтра возьмешь, она у вагона-общежития.

— Ладно, — еле слышно ответила Алевтина.

На верхней ступеньке, когда Федор Васильевич уже почти поднялся на улицу, Алевтина догнала его и торопливо зашептала:

— Ты не обижайся… Он сам пришел… Я не звала его… Между нами ничего…