Один выстрел во время войны

— Нашли дурачка, — отвернулся он от гоготавших. — Я первый раз вижу генерала, а вам поржать бы…

— Не обижайся, они по-доброму. — Кабанов обнял его за плечи. — Молодец ты! Ценную мысль подал насчет машины, видишь, какое дело получилось, да в самое подходящее время.

— Я не один… Увидел первым, это правда, но бригада все делала, наша бригада.

— Началось с тебя. Думаю, Семен Николаевич, надо поощрить всю бригаду, прежде всего вот этого молодого человека.

— Будет сделано.

8

Никита Самофалов возвращался из госпиталя. На попутной машине по пыльному большаку добрался до узкой проселочной дороги, отростком уходящей в сторону переезда. Постучав кулаком по крыше кабины и дождавшись остановки, спрыгнул на землю.

— Спасибо, земляк! — крикнул он молодому солдату за рулем.

— Куда же вы? — показал шофер на безлюдную степь. — К сусликам?

— В первую очередь — к жене, — весело подмигнул Никита. — Недалеко теперь, доберусь своим ходом.

— Счастливо!

Осталось после машины облако пыли и голубенькая полоска выхлопного газа. И еще — радостное ощущение здоровья, сухого запаха созревших, но нескошенных трав, словно дожидавшихся Никиту, чтобы он увидел сразу остатки весны и уже накалившееся лето. Осмотревшись, он заметил поблизости суслика. И засмеялся. Ну, солдат будто в воду глядел… Суслик стоял на задних лапах толстеньким столбиком сбоку дороги. Не испугался человека, не пискнул, а с любопытством изучал глазками-бусинками.

По пути к железной дороге Никита отдыхал у низкорослого куста боярышника. В вещмешке лежал двухдневный запас хлеба, плоская консервная банка говяжьей тушенки, кусок сахара. Все это он приберег для Алевтины.

Вот счастье какое! — глядел он в бездонное небо. Будто войны нет. Ни гула бомбежек, ни самолетов, один суслик где-то рядом, только и всего. Впереди бессонная ночь, Никита знал это, с друзьями грешно не посидеть подольше, а там — Алевтина небось наскучалась… В голову лезли чепуховые мысли. Как встретят ребята? Ясное дело, хорошо встретят. Как Алевтина? Обрадуется, как же иначе. Появился ли кто-нибудь новенький в бригаде? А откуда ему взяться?! Все деревни вокруг выбиты, бабки одни торчат…

Отдохнув, Никита встал, забросил вещмешок за спину и медленно стал подниматься на железнодорожную насыпь. Он знал, что через два-три километра увидит первые кусты зелени Терновой и продырявленную верхушку водонапорной башни. И опять задумался об Алевтине…

Вздрогнул, замер на месте Никита, когда сзади донесся автомобильный гудок. Повернулся. Метрах в десяти от него визжала тормозами машина… на рельсах.

— Тебе жить надоело?! — грозился кулаком водитель. Никита покрылся холодным потом.

— Не слыхал ничего, — начал оправдываться он.

— Курские соловьи на путь не садятся, чтоб их слыхать, — все еще сердился водитель. Всмотревшись, он вдруг выскочил из кабины на подножку. Вещмешок у пешехода военный, подпоясанная ремнем гимнастерка тоже солдатская, а вот на голове знакомая глянцевитая от мазута фуражка. — Друг, а ну-ка иди сюда! Никита, ты, что ль?!

Из кузова уже выпрыгнул Федор Васильевич, расплылся в радостной улыбке.

— Ну, брат, молодец, — обнимал он Никиту. — Вижу здоров, значит, насовсем к нам.

— Насовсем, насовсем.

Когда утихло волнение первых минут встречи, Самофалов указал рукою на литые, словно для большой игрушки, колеса, подсунутые под автомобиль.

— Сами смастерили?

— Сами, всей бригадой. Военные переняли у нас, тоже наделали себе, а одну машину отдали нам во временное пользование.

— Молодцы, хорошо придумали.

Федор Васильевич и Никита забрались в кузов. Там сидело несколько человек, каждому из них Самофалов молча — и получилось торжественно — пожал руку.

— Кабиной вперед не получается? — спросил он, усаживаясь на пол.

— Из Терновой в Хуторок со шпалами поедем по всем правилам, кабиной вперед, — пояснил Захаров, ссутулясь у бокового борта.

Никите не терпелось узнать сразу обо всем и обо всех, но и о нем рабочие тоже хотели знать все. Поправился ли, какой режим был, чем лечили и как кормили, врачи небось наказов надавали насчет сохранения здоровья, а как удастся тебе, Никита, сохранить, если рядом молодая жена… Смеялись, подшучивали, и это радовало Никиту. Ему было тепло и хорошо, как дома. Он отвечал, поворачиваясь то к одному, то к другому, а сам еще не свыкся с положением пассажира, которого везут по гладкой рельсовой дороге и которому хочется видеть знакомые места.

Уже в Терновой, когда машину подали под погрузку и рабочие вылезли из кузова, Никита решился:

— Как тут моя благоверная? Жива?

Федор Васильевич удивился:

— А ты разве не знаешь? Не писала?

— Постоянного адреса не было, то лечили в военном госпитале, то в обычной районной больнице…

— Здесь она, в поселке. Жива-здорова. Отдельно живет, отъединилась от бригады, не показывается.

— И на работу не ходит?

— Какая работа… Вообще не показывается.

— Сдурела, что ль? Как же без работы, без бригады?

— Не знаю. Управимся с машиной, покажу, где обитает. Бородулин отпустит, небось в Хуторке одни разгрузят, без меня.

— Спасибо. Я подожду.