Один в Берлине (Каждый умирает в одиночку)

Он раздраженно выхватывает открытку из рук Энно Клуге, коротко бросает «Хайль Гитлер!» и вместе с унтером и задержанным покидает кабинет врача.

Врач медленно рвет приготовленный для Энно Клуге больничный. Случай подсунуть его так и не подвернулся. Жаль! Хотя, пожалуй, ему бы это не помогло, пожалуй, этот человек, которому трудности нынешних времен совершенно не по плечу, уже обречен на гибель. Пожалуй, по-настоящему ему уже не будет толку ни от какой помощи извне, ведь внутри у него нет стержня.

Жаль…

Глава 24 Допрос

Если ассистент уголовной полиции, несмотря на твердую уверенность, что Клуге никак не может быть ни автором, ни распространителем открыток, если он тем не менее в телефонном докладе комиссару Эшериху намекнул, что эти памфлеты, пожалуй, все-таки распространяет Клуге, то поступил он так оттого, что умный подчиненный должен всегда учитывать мнение начальника. Против Клуге свидетельствовали уверенные показания докторской помощницы, госпожи Кизов, а уж обоснованны они или нет, пусть господин комиссар выясняет сам.

Если обоснованны, то ассистент – дельный сотрудник и благоволение комиссара ему обеспечено. Если же нет, то комиссар умнее ассистента, а такая ситуация для подчиненного зачастую выгоднее всякого усердия.

– Ну? – произнес долговязый серый Эшерих, аистиной походкой входя в участок. – Ну, коллега Шрёдер? Где ваша добыча?

– В дальней камере слева, господин комиссар.

– Домовой признался?

– Кто? Домовой? Ах, ну да, понимаю! Нет, господин комиссар, но после нашего телефонного разговора я, разумеется, сразу забрал его сюда.

– Хорошо! – похвалил Эшерих. – И что ему известно об открытках?

– Я, – осторожно начал ассистент, – дал ему прочитать найденную. То есть ее начало.

– Впечатление?

– Мне бы не хотелось опережать события, господин комиссар, – осторожно проговорил ассистент.

– Не робейте, коллега Шрёдер! Впечатление?

– Лично мне представляется невероятным, чтобы автором открытки был он.

– Почему?

– Он не очень умен. К тому же страшно перепуган.

Комиссар Эшерих удовлетворенно расправил песочные усы.

– Не очень умен… страшно перепуган, – повторил он. – Н-да, мой-то Домовой умен и определенно не перепуган. Отчего же вы полагаете, что взяли кого надо? Расскажите-ка!

Ассистент Шрёдер так и сделал. Прежде всего он настойчиво повторил обвинения докторской помощницы, подчеркнул и попытку к бегству.

– Я не мог поступить иначе, господин комиссар. Согласно последним приказам я должен был его задержать.

– Правильно, коллега Шрёдер. Совершенно правильно. Я бы поступил точно так же.

Благодаря этому рапорту Эшерих снова несколько воспрянул духом. Все-таки это получше, чем «не очень умен» и «страшно перепуган». Возможно, это все-таки распространитель открыток, хотя вообще-то до сих пор комиссар твердо полагал, что помощников у Домового нет.

– Вы проверили его документы?

– Вот они. В целом подтверждают его рассказ. По моему впечатлению, господин комиссар, он просто лодырь – боится фронта, работать не хочет, вдобавок играет на бегах, я нашел при нем целую пачку сводок с результатами бегов и расчеты. А кроме того, довольно обыкновенные письма от разных бабенок, тот еще типчик, ну, вы понимаете, господин комиссар. А ведь ему без малого пятьдесят.

– Хорошо, хорошо, – сказал комиссар, хоть и не находил тут ничего хорошего. Ни автор открыток, ни возможный распространитель никак не может хороводиться с бабьем. В этом он был уверен. И ожившая было надежда снова начала блекнуть. Но затем Эшерих подумал о своем начальнике, обергруппенфюрере Пралле, и о еще более высоком начальстве вплоть до Гиммлера. В ближайшее время они здорово подпортят ему жизнь, если он не предъявит зацепок. А вот это зацепка, во всяком случае, имеются тяжкие обвинения и подозрительное поведение. Можно проследить эту ниточку, пусть даже в самой глубине души сомневаешься, что она – та самая. Выиграешь время и сможешь терпеливо ждать дальше. От этого никто не пострадает. Ведь этакий тип, в конце концов, ничего не значит!

Эшерих встал.

– Схожу-ка я в камеру, Шрёдер. Давайте открытку и ждите здесь.

Комиссар шагал тихонько, крепко сжимая в руке ключи, чтобы не звякали. Осторожно отодвинул заглушку глазка, заглянул в камеру.

Арестованный сидел на табуретке. Подперев голову рукой, устремив взгляд на дверь. Казалось, будто он смотрит прямо во въедливый глаз комиссара. Но выражение лица свидетельствовало, что он не видит ничего. Клуге даже не вздрогнул, когда отодвинули заслонку, в лице его не было ни малейшего напряжения, какое присуще человеку, чувствующему, что за ним наблюдают. Он просто смотрел прямо перед собой, причем не задумчиво, скорее в дремоте и мрачных предчувствиях.

Комиссар у глазка теперь совершенно уверился: это не Домовой и не его сообщник. А просто ошибка – в чем бы его ни обвиняли и как бы подозрительно он себя ни вел.

Но тут Эшерих снова подумал о своих начальниках, покусал усы, размышляя, как бы подольше затянуть это дело, прежде чем обнаружится, что взяли не того. Срамиться-то ему тоже незачем.