Один в Берлине (Каждый умирает в одиночку)

Он не стал говорить ей, что из следственной тюрьмы его вывели в наручниках с цепями и в ножных кандалах с железным грузом. Как и у Анны, полицейский снял с него эти украшения только у дверей зала суда: государство не должно лишиться своей жертвы.

– Ладно… – Она смирилась. – Как ты думаешь, Отто, нас казнят вместе?

– Не знаю, – уклончиво ответил он. Не хотел ее обманывать, но все же знал, что каждому придется умирать в одиночку.

– Но хотя бы в один час?

– Конечно, Анна!

Но он не был уверен. И продолжил:

– Не думай сейчас об этом. Думай только о том, что сейчас нам необходимо быть сильными. Если нас признают виновными, все кончится быстро. Если мы не станем финтить и лгать, то, может, уже через полчаса услышим приговор.

– Да, так мы и поступим. Но если все пойдет так быстро, то нас, Отто, снова быстро разлучат, и, наверно, мы никогда больше не увидимся.

– Обязательно увидимся… еще до того, Анна. Мне сказали, нам разрешат попрощаться. Обязательно, Анна!

– Ну и хорошо, Отто, тогда мне есть чему радоваться каждый день и каждый час. А сейчас мы сидим рядом.

Рядом они просидели еще минуту, потом недосмотр обнаружился, и их рассадили подальше. Приходилось поворачивать голову, чтобы увидеть друг друга. Слава богу, обнаружил недосмотр адвокат Анны Квангель, дружелюбный, седой, слегка озабоченный, его назначил суд, поскольку Квангель отказался платить деньги за такое бесполезное дело, как их защита.

А поскольку недосмотр обнаружил адвокат, обошлось без шума. У полицейских тоже были причины держать язык за зубами, и председатель Народного трибунала, Файслер, так и не узнал о непростительной ошибке. Иначе бы разбирательство сильно затянулось.

Глава 62 Судебное разбирательство. Председатель Файслер

Председатель Народного трибунала, верховный судья в тогдашней Германии, Файслер выглядел человеком культурным. В терминологии сменного мастера Отто Квангеля – важным барином. Он с достоинством носил свою мантию, а берет придавал его облику солидность, не сидел на голове нелепой лепешкой, как у многих других. Глаза умные, только вот холодные. Лоб красивый, высокий, но рот вульгарный – этот рот с жесткими, беспощадными и все же похотливыми губами выдавал сластолюбца, который жаждал всех наслаждений мира, однако непременно за чужой счет.

И руки с длинными узловатыми пальцами тоже вульгарные, пальцы как когти стервятника, – когда он задавал особенно оскорбительный вопрос, пальцы скрючивались, словно вонзались в плоть жертвы. И манера говорить вульгарна: этот человек не умел говорить спокойно и сдержанно, он набрасывался на своих жертв, осыпал их бранью, изощрялся в убийственной иронии. Вульгарный человек, дурной человек.

С тех пор как Отто Квангелю вручили обвинительный акт, он несколько раз говорил со своим другом доктором Райххардтом о предстоящем судебном разбирательстве. И мудрый доктор Райххардт тоже считал, что, поскольку конец не изменишь, лучше сразу все признать, ничего не затушевывать, не лгать. Таким образом он обезоружит этих людей, они не смогут долго с ним препираться. Тогда разбирательство не затянется, от допроса свидетелей они наверняка откажутся.

Обвиняемые произвели небольшую сенсацию, когда на вопрос председателя, признают ли они себя виновными по факту обвинений, оба ответили коротким «да». Ведь этим «да» они сами вынесли себе смертный приговор и сделали излишним всякое продолжение слушаний.

На секунду председатель Файслер и тот запнулся, пораженный столь неслыханным признанием.

Но быстро опомнился. Нет, он свое разбирательство проведет. Вываляет этих двух работяг в грязи, посмотрит, как они изворачиваются под его острыми как нож вопросами. Это «да» на вопрос «виновны?» свидетельствует о гордости. Председатель Файслер видел это по лицам публики, частью ошеломленным, частью задумчивым, и вознамерился отнять у обвиняемых эту гордость. После разбирательства они выйдут из зала без гордости, без достоинства.

– Вы отдаете себе отчет, – спросил Файслер, – что этим «да» сами вынесли себе смертный приговор, сами отмежевались от всех порядочных людей? Что вы подлый, достойный смерти преступник, чей труп будет болтаться в петле? Вы отдаете себе в этом отчет? Отвечайте «да» или «нет»?

Квангель медленно проговорил:

– Я виновен, я совершил то, о чем написано в обвинительном акте.

Председатель немедля придрался:

– Надо отвечать «да» или «нет»! Вы подлый предатель или нет? Да или нет!

Квангель устремил на барина буравящий взгляд. И сказал:

– Да!

– Черт побери! Тьфу! – выкрикнул председатель и плюнул через плечо. – Тьфу, черт! Немец называется! – Он с глубочайшим презрением посмотрел на Отто Квангеля и перевел взгляд на Анну Квангель: – А вы, женщина? Вы такая же дрянь, как и ваш муж? Такая же подлая предательница? Тоже позорите память погибшего на фронте сына? Да или нет?

Озабоченный седой адвокат поспешно встал:

– Позвольте заметить, господин председатель, что моя подзащитная…

Председатель опять придрался: