Один современный миф

Автор картины, о которой я намереваюсь говорить, нашел в себе смелость признать наличие всеобщей и глубокой тревоги и выразить ее в своем искусстве — подобно тому, как другие отваживались или чувствовали себя вынужденными переводить в зримую форму столь же всеобщую, осознанную или бессознательную волю к разрушению. Для всех этих художников разрушение и распад, приводящие к хаосу, стали любимой темой; они предаются ей со свойственным геростратовой страсти1 ощущением превосходства, которое не знает страха и не заботится о будущем. Но совсем иначе обстоит дело со страхом, представляющим собой признание собственной слабости: он стремится прочь от хаоса, к устойчивой и осязаемой реальности и непрерывности существования, к наполненности смыслом; одним словом, это тревога, которая стремится к культуре. Тревога эта есть признание того, что распад нашего мира вызван его собственным несовершенством, нехваткой в нем какого-то очень важного элемента, который мог бы защитить его от вторжения хаоса; фрагментарному облику прошлого чувство тревоги стремится противопоставить ощущение полноты, целостности, благополу-

1) В 365 г. до н. э. Герострат разрушил храм Артемиды в Эфесе, стремясь таким образом обессмертить свое имя (прим. автора).

Рис. 2: «Сеятель огня», картина Э. Якоби

чия. Но поскольку настоящее явно не в состоянии удовлетворить подобное стремление, современный человек лишается возможности хотя бы вообразить себя в качестве целостного существа.

Ввиду того, что человек нашего времени проникнут скептицизмом, химерические идеи, направленные на улучшение мира, резко упали в цене. Старым, не оправдавшим себя рецептам доверяют лишь частично или не доверяют вообще. Отсутствие идей глобального масштаба, способных принести пользу или хотя бы заслуживающих доверия, порождает ситуацию «чистого листа», на котором может возникнуть все что угодно. Феномен НЛО, по всей видимости, принадлежит именно к таким явлениям.

Отчасти отдавая себе отчет в наличии определенной аналогии с летающими тарелками, художник1 в вечернем небе над городом изобразил некое округлое тело, огненный вращающийся шар. Наивное стремление к персонификации заставило его придать шару едва заметные признаки лица; шар, таким образом, превратился в голову, которая однако, отделена от тела, что подчеркивает ее независимость. Как голова, так и тело состоят из огня. Это — громадная фигура призрачного сеятеля в ночи. Но сеятель этот усыпает землю огнем; последний, подобно дождю, падает с неба. Впрочем, здесь имеется в виду, судя по всему, невидимый «философский» огонь2, ибо город не охвачен пожарами и кажется спокойным. Искорки огня падают там и сям без всяких признаков целенаправленности, подобно сыпящимся семенам. Бесплотный сеятель обходит городские дома; два мира проникают друг в друга, не вступая в непосредственное соприкосновение.

«Философы», то есть старые мастера алхимии, уверяют, будто их «вода» одновременно есть «огонь». Их Меркурий — «гермафродит», воплощение «двойственности», соединение противоположностей (complexio oppositorum), вестник богов, являющийся «единым» и одновременно «совокуп-

Надо сказать, что он отнюдь не является «адептом» НЛО и не знаком с относящейся к этому явлению литературой (прим. автора).

Здесь и ниже я неоднократно обращаюсь к символам средневекового происхождения, возможно, неизвестным читателю. Необходимые исторические сведения он сможет найти в некоторых моих работах, в особенности в: С. G. Jung. Psychologie und Alchemie, 1952 (прим. автора) .

ным» существом. Кроме того, это Hermes katachtonios («подземная ртуть») — Дух Земли, излучающий ясность и пылающий жаром, более тяжелый, чем металл, и более легкий, нежели воздух, отравляющий и исцеляющий, змей и орел. С одной стороны это панацея, эликсир жизни; с другой стороны он представляет смертельную угрозу для несведущих. Образованный человек прошлого (в культурном багаже которого, кстати, содержалась и алхимическая философия; ее считали даже настоящей «религией лекарей») нашел бы в анализируемой здесь картине множество скрытых намеков и без труда определил бы ее место в кругу своих понятий. Что же касается нас, то подобную картину мы воспринимаем как нечто странное, не поддающееся объяснению; наши попытки сравнивать или сопоставлять ее с другими явлениями тщетны ввиду того расхождения, которое существует между сознательной мыслью и бессознательной интенцией.