Один шаг

На ее удивление мотор сразу завелся, затарахтел, и она, вздохнув, храбро взгромоздилась на неудобное сиденье.

— Осторожно, не попорти машину! — крикнул вдогонку Тимофей Иванович. Прикрыв ладонью глаза, он смотрел, как, виляя по большаку, удалялась маленькая фигурка Раи.

— Гляжу, все при деле, одни мы загораем, — добродушно усмехнулся первый пилот, подходя к крылечку. — Я, конечно, извиняюсь, — он смущенно кашлянул в кулак, — может, и неудобно говорить при докторе, как бы не подумал, что к нему уважения нету, только я скажу, что в наших краях никто лучше Северьяна Нилыча ребят не лечит.

— Что верно, то верно, — согласился Тимофей Иванович.

— Кто это? — оживился доктор.

— Коротков фамилия, может, слышали?

— Нет, не слышал.

— Он в Междуречье живет, — сказал доктору инструктор райкома.

— Сестренку мою Таньку вылечил, — блеснул зубами Саша. — Наши отказались от нее, а он вылечил. На самолете привозили.

— Отсюда аккурат десять минут лету, — пробасил пилот, хотя все, кроме, может быть, доктора, хорошо знали, сколько лету от Вязовска до Междуречья.

— Это ты оставь! — погрозил пилоту глазами Тимофей Иванович.

— Да я так, — протянул пилот, — между прочим…

— То-то ж! — Тимофей Иванович задумался. Рядом о чем-то говорили, спорили, а он морщил лоб и теребил пальцами костлявый подбородок.

— Опасно, как бы на рыбалку не вышел, — сказал он сам себе.

— Телефон однако рядом, — тоже будто для одного себя заметил пилот.

— Да ну вас, — обозлился Тимофей Иванович. — В воскресенье его все равно дома не застанешь…

— У врачей не бывает воскресений, — рассеянно сказал доктор.

— Как это не бывает? — бухгалтер оживился. — Вот у нас врач Дмитрий Андреевич, хирург, между прочим, так он, чуть воскресенье или праздничек какой, обязательно на охоту ездит. У него «Москвич», последний выпуск. В позапрошлом году купил. В апреле или в мае? Точно не помнишь, Тимофей Иванович?

Доктор, очевидно, был прав: несмотря на воскресенье, телефонистка нашла Северьяна Нилыча в больнице.

— Северьян Нилыч? Здравствуйте. Из Вязовского райкома партии Рязанов беспокоит. С просьбой к вам. Через полчаса в аэропорт… — да нет, в наш, вязовский… доставят больную девочку… осложнение после полиомиелита. Тут у нас доктор… Очень просит проконсультировать, хотя бы заочно. Что?.. Хотите лично посмотреть больную? Да, но…

Пилот поднял кверху две свои пятерни с растопыренными веером пальцами: десять минут лету.

— Простите, Северьян Нилыч. — Инструктор перешел на шепот. — Хочет сам посмотреть больную. Что будем делать?

Пилот и начальник порта переглянулись.

— Ну, — торопил инструктор.

— Эх, ладно. — Тимофей Иванович с отчаянием махнул рукой. — Семь бед — один ответ…

Рязанов кивнул. — Ясно!.. Нет, это я не вам… В общем так, Северьян Нилыч: если вы согласны, минут через десяток самолет будет в Междуречье. Что? Выезжаете в аэропорт? Огромное вам спасибо.

— Порядок! — Пилот, улыбаясь, вытянулся перед Тимофеем Ивановичем. — Разрешите выполнять?

— Ну вот, теперь и вовсе не улетишь! — взвизгнул заведующий горкомхозом. — Я буду жаловаться! У меня срочное поручение председателя райисполкома…

Рязанов рассмеялся. — Наверное, записка. Иван Петрович своей дочке просил передать. Угадал?

— А что? — сник заведующий горкомхозом.

Потянулись минуты.

Для каждого они бежали по-разному: медленнее всего для Кулябко («Безобразие! Послали самолет, еще застрянет в Междуречье!») и быстрее всего для доктора («Вот уже полтора часа прошло, а карета скорой помощи все еще где-то трясется на ухабах!»).

Тимофей Иванович не ощущал движения времени вовсе, слишком много неожиданностей обрушилось на его голову.

«Девчонка запропастилась, — ворчал он про себя. — Вот угробит мотоцикл, а что с нее возьмешь? Путного багажа и то нету!». Вздыхая, он бросал взгляд на поношенный фибровый чемодан, перетянутый матерчатыми ремнями.

Дорога в город по-прежнему была пуста. Тимофей Иванович скользил глазами по глинистой рыжей насыпи, по редким соснам вдоль нее, чуть задерживался на мостике через речку и останавливался на зеленой пене садов, на единственной на весь город заводской трубе сушильного комбината, где проходила практику Рая, и обезглавленных древних церквах, венчавших Вязовск.

Он любил, отправив самолет рано утром, вот так молча смотреть на свой городок, где родился, вырос сам и вырастил детей, смотреть и вспоминать жизнь и уже по-стариковски задумываться — хорошо она прошла или не очень. Но сейчас было не до этого, и он заторопился в свою каморку «слушать воздух».

— Понял вас отлично, семьдесят два — пятнадцать, — через минуту говорил Тимофей Иванович с некоторой тревогой в голосе. — Посадку разрешаю… Ну и влетит же нам с тобой, Никита, по первое число!

Пилот рассмеялся. — За доброе дело-то?

— А ты полагаешь, за доброе не влетает? Еще как!