Один шаг

Рация в авиапорту стояла маломощная, и с областным центром приходилось разговаривать только морзянкой. Тимофей Иванович дробно и быстро стучал ключом, потом прислушивался к писку, принимая на слух и тут же в уме складывая в слова тире и точки.

— С начальником отряда, — шепнул Саша.

Через раскрытую дверь он видел всех пассажиров: встревоженную девушку-студентку, молодого инструктора райкома, сосредоточенно рассматривавшего остроносые туфли, надетые ради поездки; будто отсутствующего доктора с запрокинутой головой и закрытыми глазами. Рядом переминался с ноги на ногу бухгалтер, и его рука мерно колыхалась в такт доносившейся из репродуктора песенке. Заведующий горкомхозом Кулябко, напротив, стоял неподвижно и мрачно, глубоко заложив руки в карманы кителя.

— Самолет приказано задержать! — официальным голосом объявил Тимофей Иванович.

— Квод эрат демонстрандум, — облегченно улыбнулся доктор.

— Безобразие! Не могут прислать санитарную авиацию! — повысил голос заведующий горкомхозом. На фоне летного поля отчетливо выделялась его сухощавая фигура с маленькой головой, увенчанной черной кепкой с пуговкой.

— Значит, не могут, ежели не высылают. — Тимофей Иванович не привык обсуждать распоряжения начальства.

— И все-таки, Тимофей Иванович, странно как-то получается, — возбужденно сказал бухгалтер, источая одеколонный запах. — Попробуй задержи из-за одного человека поезд — ничего не выйдет. Голову даю на отсечение! А самолетик — пожалуйста! — И Петр Петрович стремительно развел в стороны короткие, толстые ручки.

— Именно, — согласился Кулябко, не меняя позы.

— А если что случится?! — впервые заговорила девушка-студентка. — Самолет отправится в срок, а тут беда!.. Да как бы мы тогда друг на друга смотрели? Как спать могли б? — Глаза ее расширились и были, как два черных камешка, вынутых из воды.

— Ладно, не кипятись, — ворчливо сказал Тимофей Иванович, — задержится самолет… Иль не слышала?

…72–15 прибыл вовремя. Второй пилот распахнул дверцу и бросил на траву коричневый бумажный мешок с почтой. Кто спокойно, кто чуть пошатываясь, сошли пассажиры, кивнули знакомым и дружно ринулись к автобусу. Был воскресный день, и все спешили по домам.

— Ну, что, загораем? — лениво спросил первый пилот, еще в воздухе предупрежденный о задержке.

Он вышел в расстегнутой голубой рубахе, без фуражки и кителя, который по-домашнему висел на спинке кресла.

— Маленько придется, — согласился Тимофей Иванович. — Ко мне пойдешь?

— Благодарствую. Я лучше подышу.

Он лег в тени самолета в траву, лицом к небу.

— Гроза будет, — сказал Тимофей Иванович.

— Предупреждение передавали? — не поворачивая головы, спросил пилот.

— А на что мне оно, предупреждение? Старые кости ломит, прогноз лучше любой метеостанции.

— И то верно.

Тимофей Иванович сдал второму пилоту почту и вернулся к своему стандартному домику, выкрашенному в веселый голубой цвет; начальник аэропорта весной сам малярничал тут вместе с Сашей.

— А местов хватит? — заведующий горкомхозом наконец вынул руки из карманов, чтобы достать папиросу. — А то получится, что ее посадят, а кого-то попросят вежливо… Так у нас тоже бывает.

— Они Раздольное проехали! — выкрикнул Саша. — Скоро в Стрелке будут!

Он вообще в это утро не находил себе места от возбуждения: висел на телефоне, единым махом брал четыре ступеньки крыльца и так же лихо спрыгивал с него, чтобы подбежать к сидевшим на скамейке пассажирам. Тимофей Иванович не одобрял такого поведения своего помощника, иногда даже покрикивал на него, и тогда Саша напускал на себя важность, поправлял сбитую набок фуражку и застегивал на верхнюю пуговицу китель. Но проходила минута-другая, и фуражка снова сползала, а пальцы сами собой оттягивали душный воротничок.

— Сколько километров до Стрелки? — спросил доктор.

— Отсюда — тридцать шесть, — ответил инструктор райкома. — Колхоз имени Кирова. Самый дальний угол в районе.

— Тридцать шесть, — машинально повторил доктор.

Он знал, что значит тридцать шесть километров для девочки, задыхающейся от удушья, от того, что отказали мускулы, сжимающие и поднимающие грудную клетку. Не дальше как сегодня ранним утром ему пришлось проехать половину этого расстояния из деревни Ключи, где он гостил неделю у фронтового друга. Кабина колхозного грузовика, куда его посадили, громыхала и прыгала в засохших глубоких колеях, доктор держался руками за сиденье и тоже подпрыгивал и стукался головой о крышу кабины. Двадцать километров от Ключей до Вязовска машина тащилась почти час, и доктор подумал, что если и там, где сейчас везут девочку, дороги не лучше, помощь может и не понадобиться вовсе.