Один шаг

– Борис, вы спите? – спросил шеф, заглядывая в палатку.

Я ничего не ответил, мне не хотелось разговаривать, к тому же я боялся, как бы не началась болтовня о пропавших патронах и продуктах, которые я взял в дорогу. Но все молчали, будто никто не догадывался о том, что я сделал. Может быть, они решили взять меня измором? Чтоб я признался, все рассказал сам? Черта с два! Дождетесь... Я тоже умею держать язык за зубами, милостивые государи.

– Спит, – сказал шеф про меня.

– Я полагаю, что налицо типичный инфаркт, – сказал бородач. – Утверждать не берусь, но полагаю.

– Абсолютный покой, глюкоза и так далее.

– Глюкоза тут, кажется, ни при чем, Петр Петрович. Нужна камфара.

– Очень может быть, Филипп Сергеевич. Но у нас нет ни камфары, ни глюкозы.

– Тогда хотя бы покой. Один шаг, и я не дам затяжки за его жизнь.

– Да, слишком много удовольствий для одной недели, – сказал невесело шеф.

Они опять говорили про самолет, и Галка предложила сходить к буровикам, до них километров восемьдесят с гаком, четыре дня пути.

– Там есть рация, – сказала Галка. – И мы выгадываем три дня.

– Три дня в таком положении это много, – согласился шеф. – Но я не могу вас отпустить одну.

– Я не маленькая, Петр Петрович.

– Знаю. И все-таки пойду я, а не вы. Мы бы пошли с Филиппом Сергеевичем, но он нужен здесь. Мало ли что может случиться.

Наверное, шеф думал, что кто-либо из нас умрет.

Дальше я не слышал, что они говорили, голоса шефа и бородача удалились, а Галка осталась. Она тяжело и шумно вздыхала как- то по-женски и шморгала носом.

– Галя, – позвал я.

Она испугалась. – Ты не спал?

– Спал... Мне надо тебе сказать что-то.

– Я сейчас, Боря.

Она залезла в палатку и села между мной и Ромом. Ром тяжело и часто дышал.

– Вот какая беда, Борис. – Она виновато улыбнулась.

– Кажется, мне лучше, Галя, – соврал я, чтоб ее утешить.

Она улыбнулась немного веселее.

– Ты правду говоришь?

– Скажи мне, Галя, этого типа не поймали? Помнишь, ты мне рассказывала...

– Не знаю... Рация испортилась. Мы вернулись, а она не говорит.

– Лампы, должно, перегорели.

– Да, шесть пэ три эс. Самая дефицитная.

Ром застонал, но Галка положила ему на лоб руку, и он успокоился.

– Беда с ним...

– Я думал, со мной...

– Ты лежишь тихо.

– Мне легче, чем ему.

Я почувствовал, что если не скажу того, что решил, сейчас, сию минуту, то не скажу вовсе: будет поздно.

– Когда я уезжал из города, я слышал о том, который бежал. Между прочим, он стукнул своего напарника правильно... Я, конечно, не знаю... Мне рассказывали...

– Что же тебе рассказывали, Боря? – Галка посмотрела мне в глаза, и я выдержал ее взгляд, потому что говорил правду.

– Этот напарник надругался над девочкой, а потом задушил ее. За это его казнили. Тот человек казнил. Сам... – Я облизнул сухие губы. – Это не очень трудно, если видишь мертвую девочку с набитым землей ртом...

– Перестань... Тебе нельзя волноваться.

– Теперь мне все можно... Он пхнул его ногой в живот, как последнюю гадину, и эта последняя гадина еще успела ухватиться за поручень и висела так, ругаясь и крича о помощи. Но тот, который бежал...

– Не надо больше, Боря...

– Хорошо, не буду... Тот, который бежал с ним из заключения, ударил его еще раз, и пальцы разжались. И он упал под колеса поезда. Вот и все, Галя. Ты меня слышала?

8

Шеф ушел поздно вечером, ночью не так мучают комары и не так печет солнце.

Весь этот день я следил за солнцем. Через брезент палатки виднелся как бы его отпечаток – иссеченное в клеточку, размытое по краям пятно. Из большого и золотистого днем, оно к вечеру изменило размеры и цвет, стало крупным и малиновым.

В моем положении мне, пожалуй, надо было бы подумать о прожитой жизни, о том, что я не сделал ничего путного за свои двадцать восемь лет, но вместо этого в голову лезло солнце, какое и когда оно бывает в разные времена суток и при разной погоде. Сейчас мне представилось, как на грани вечера и утра оно словно катится по самому краю тундры, не опуская нижний край за горизонт и не приподнимая его над ним. Так продолжается несколько минут, до того неуловимого мгновения, когда плавно, без всякого усилия его огромный, красный диск оторвется от земли и начнет в бесконечный раз повторять свой путь по небу...

Ночью Ром очнулся.

Я ему сказал, что шеф пошел к буровикам, чтобы вызвать самолет.

– Дьявол... с самолетом, – сказал Ром через силу. – Если прилетит, отправят в больницу и отрежут... А что делать без ноги геологу?.. Лучше так...

– Подумаешь, нога! – Я даже усмехнулся, пускай он считает, что нога действительно сущий пустяк. – Вот если голову отрежут, тогда верно делать нечего. А без ноги можно жить и жить.

– Это... так... кажется...

Потом Ром снова забредил, начал бормотать всякую чепуху про свою ногу, вроде того, что если б перелом был ниже колена, он бы согласился, а так не согласен. Я повернулся и положил ладонь на его лоб, но Ром смахнул мою руку своей и начал ругаться и выгонять из палаты хирурга. Глаза у него были бессмысленно вытаращены, но он не откликался, когда я его звал, а потом затих и только скрипел зубами, и стонал коротко и глухо.