Один шаг

– А ну брысь с дороги, сыщица проклятая! – крикнула она в голос. – Да я тебя за такое!..

Покладчиха испуганно шарахнулась в сторону.

– Что ты, милая, разве ж я непотребное тебе что сказала? Посоветовать хотела, как от муженька твой же грех сокрыть. Пособить хотела.

– Помолчи! – крикнула Глаша. – Не нуждаюсь я в твоей подмоге. У самой голова на плечах есть.

Не оборачиваясь, она побежала дальше, подгоняемая гнусавым бормотанием Покладчихи. Будь что будет, только бы скорей домой, к Наташке, к деду...

Игната дома не было.

Не появился он и на второй день, и на третий. В другое время Глаша бы волновалась, не находила себе места, а теперь вроде бы и радовалась этой передышке: боялась грозы.

Она даже раз-другой заглянула в учебник, – привыкла все-таки! – а днем не выдержала и подошла к монтажникам.

Доильная установка уже поднялась во весь рост, расползлась по стойлам прямыми косами молокопроводов. «И все это оставить, кинуть», – опять с горечью подумала Степановна.

А тут еще подлил масла в огонь Клищенко:

– «Крестник» твой, Пестун, совсем сбежал... «Лечиться» в город поехал. – Он перешел на шепот. – Теперь, хочешь не хочешь, на тебя одна надёжа.

– Надёжа ненадежная, – вздохнула Глаша, но Клищенко сделал вид, что не заметил этого.

– Мужик-то как, небось, отдыхает с дороги?

– Куда там, – протянула Степановна. – По делам в город поехал. Сказал, на несколько дней... Это, чтоб я не тревожилась...

– Понятно...

– Поговорили б с ним, Федор Агеевич.

– Непременно, Степановна. С новым человеком всегда интересно поговорить.

Зажав в тиски деталь, Клищенко плавными взмахами касался ее напильником, чуть поддавался корпусом вперед, когда вперед шла рука, и так же легко отступал обратно.

– Давно не слесарил, – сказал Федор Агеевич. – Увижу Пестуна, обязательно поблагодарю.

...Панкрат тую ночь, часом, не у вас ночевал? – спросила Степановна.

– У нас... А что?

–- Наболтал, небось, всякой всячины...

Клищенко добродушно усмехнулся.

– С каких это пор Панкрат Романович у тебя болтуном стал?

Глаша так и не поняла, жаловался парторгу дед на Игната или же воздержался по своей стариковской гордости.

9

Она была на ферме, когда туда прибежала соседская девочка Дуня лет десяти. Дуню всегда посылал дед Панкрат, если случалось что- либо очень спешное.

– Никак за мной, – растревожилась в предчувствии Степановна.

Так и оказалось.

– Тетя Глаша, – залепетала девочка запыхавшись. – Дедушка велели вам быстро домой идти... Дядя Игнат стекла в хате побили... Дуже злой приехали. И Покладчиха там, и Пестун.

Степановна побледнела.

– Я отлучусь, Федор Агеевич, – сказала она тихо.

– Ну, ну, иди. – Клищенко посмотрел на нее. – Может, вместе?

– Не надо, Агеевич... Одна справлюсь...

– Ну, ну.

Кашляя сильнее обычного, парторг стал торопливо складывать инструменты.

Глаша сперва шла, потом не выдержала и побежала. Побежала и Дуня. Она на несколько шагов обогнала ее и так все время держалась впереди, то и дело жалостливо и с интересом оглядываясь и улыбаясь Глаше ободряющей, слабой улыбкой.

Еще издали Степановна увидела возле своей избы, на другой стороне улицы, небольшую толпу зевак, с интересом глазевших на выбитые окна. Оттуда доносился плач Наташки, визгливый фальцет деда и заглушающий все это наглый голос Игната.

– Да я тебя, лапотника, за такое...

Глаша перешла с бега на быстрый шаг – пусть никто не думает, что она испугалась, – поправила растрепавшиеся волосы и, не глядя на зевак, рванула на себя калитку.

– А ну ударь! – Степановна увидела, как дед Панкрат бочком подскочил к Игнату и дернул рукой ворот своей рубахи.

Игнат зашелся пьяным, противным смехом.

– Да я на тебя только плюну, так ты сразу у бога на том свете очутишься. От плевка. Понял, лапотник? – Он сгреб в кулак дедову рубаху.

– Не смей деда бить! – крикнула с ходу Глаша.

Игнат недоуменно остановился, отвел от Панкрата тусклые глаза и увидел жену.

– А, явилась... законная.

Он сразу потерял всякий интерес к деду, оттолкнул его плечом и угрожающе двинулся к Глаше.

– Где по ночам шляешься, сука?! К учителю спать ходишь? – Игнат замысловато выругался и наотмашь ударил Глашу.

– Делай раз! – одобрительно рявкнул Пестун.

Глаша не вскрикнула, не заплакала, только пошатнулась и закрыла от стыда лицо ладонями.

– Не тронь мою мамку! Слышишь? – чужим голосом крикнула Наташка, но отец не удостоил ее и взглядом.

Искаженное брезгливой гримасой красивое лицо Игната стало безобразным. На минуту он смолк, и в наступившей напряженной тишине было слышно лишь его тяжелое дыхание да чавканье Пестуна, наклонившего над столом отяжелевшую голову.

– Люди! – крикнула Наташка, бросаясь к окну. – Лю-ди!..

– Есть люди! – донеслось со двора.

– Покорись, Наташенька, покорись... – закатила на лоб маленькие глазки Покладчиха. – Не бьет папка мамку – учит...

– Именно! Учу! – подхватил понравившееся слово Игнат.

Он замахнулся опять, но в этот момент раздался громкий оклик Клищенки:

– Стой! Стрелять буду!

Игнат, вздрогнув, быстро опустил руку.

– Привычка – великое дело, – усмехнулся парторг. – Условный рефлекс... Так, Заруба?