Один против судьбы

— Я уже говорил, что различие должно образоваться усилиями самого художника.

— А я хотел бы жить в мире, где все люди равны, — сказал Людвиг, и в голосе его слышалась горечь.

— Кто бы не хотел жить в таком мире? — живо согласился Гайдн. — Может быть, это когда-нибудь и будет. Через столетия, не раньше. А пока мы должны быть благодарны людям, дающим нам, музыкантам, средства к существованию.

Бетховену было горько, что в первую же встречу со своим учителем он не находит с ним общего языка, но все же он решительно вскинул голову:

— Я не из тех, кого называют неблагодарными, маэстро! Я с любовью вспоминаю каждого, кто когда-нибудь сказал мне доброе слово в тяжелую минуту. Но почему я должен быть благодарным богачу, для которого играю в то время, когда он обедает и ужинает? Я отдаю ему свое искусство, он мне платит. Еще вопрос, кто кому обязан больше!

— Вы предубеждены против знати. И все же мы бы не могли существовать без нее. Господь бог сам создал эту лесенку, на вершине которой стоит император, ниже знать и потом, там где-то внизу, все остальные, до последнего нищего.

— Простите, маэстро, я думаю, что эта лесенка создана не богом, а людьми. Это видно хотя бы из того, что французы ее спокойно сломали, а короля и князей с верхних ступенек спустили.

— О, не говорите мне о Франции! Там знать и король забыли, что обязаны быть защитниками простого человека. Теперь они несут за это кару. Не люблю разговоров о революции! От одного этого слова меня охватывает ужас. Оно означает кровь, разбой…

— Я видел французские революционные войска. Они вели себя в немецких землях вполне пристойно.

— Где же вы их видели? — заинтересовался Гайдн.

— Я ехал через области, занятые французскими войсками. И слышал, как они пели новую революционную песню. Называется «Марсельеза». Необыкновенная вещь, маэстро! Каждая нота в ней полна огня!

— Вы могли бы мне ее сыграть?

— С радостью! — Людвиг уселся к роялю, и тотчас зазвучал, вероятно впервые в Вене, атакующий гимн революции, Пианист подпевал вполголоса, по с большим воодушевлением.

— Прекрасная мелодия, — одобрительно отозвался Гайдн.

— Говорят, что с этой песней французы одержали победу у Вальми, а пруссаки бежали от нее.

— Вы должны еще многое рассказать мне о французах. Не люблю революцию, но люблю революционеров. Им свойственны темперамент и острота. Это видно по «Марсельезе». Но не хотите ли немного пройтись? Мне кажется, что когда ноги в движении, и мозг лучше работает.

Они вышли из комнаты. Яркое солнце прорезало ноябрьскую мглу.

Всякое начало трудно. Людвиг Бетховен, вероятно, не согласился бы с таким утверждением, если бы кто-нибудь спросил его об этом четыре года спустя. Он забыл, что и его первые шаги были трудны, но он преодолел их еще в Бонне. В императорскую же столицу он явился готовым виртуозом. Рекомендации открывали ему нее двери, в которые он стучался, а его блестящее мастерство открывало эти двери нараспашку.

Музыкально образованная знать охотно приглашала Бетховена на домашние музыкальные вечера.

В декабрьский вечер, такой же ненастный, как четыре года назад, когда молодой приезжий из Бонна рыскал по столице в поисках комнатки подешевле, гости Лихновского сидели за угощением и старались выведать у хозяина тайну обещанного им сюрприза.

— Что это за обычай — собрать у себя друзей и не говорить, по какому случаю они приглашены? — шутливо выговаривал хозяину русский посол Разумовский. — Надеюсь, наши прелестные хозяйки смилостивятся и удовлетворят наше любопытство.

— Кристина, не выдавай! И вы, матушка, молчите! — предупредил Лихновский, обращаясь к жене и ее матери, графине Тун.

Пожилая дама шутливо покачала головой:

— Ничего не обещаю, милый Карл! Молчаливость не относится к числу женских добродетелей.

— Благодарю вас хотя бы за малую толику надежды. — Разумовский галантно склонил голову. — Надеюсь, что княгиня нам поможет, — обратился он к женщине с весьма примечательным лицом.

Хотя княгине было уже далеко за тридцать, в ее лице сохранилось что-то девичье. У нее были темно-голубые, широко поставленные глаза, как это часто бывает у детей. Слегка надув маленькие губки, она сказала:

— Я тоже не люблю никаких тайн! Хотя бы потому, что ожидать исполнения мечты бывает часто приятнее, чем увидеть ее осуществленной! А как можно на что-то надеяться, если ничего не знаешь?

За столом сидело еще не менее десятка гостей, и все они атаковали хозяина, добиваясь, чтобы он сказал им наконец, ради чего он собрал общество на «вечер с сюрпризом».

В домах знати до сего времени господствовали утонченные манеры, но им уже грозило забвение. Новая Франция противопоставила изысканной салонной учтивости искренность и грубую правду, нежному «менуэту» — стремительную «карманьолу», а парику с косой — свободно развевающиеся волосы.

Правда, общество, собравшееся в салоне у Лихновских, еще не привыкло к этим удивительным переменам. Дамы отлично чувствовали себя в пышных юбках и искусно причесанных высоких париках. Мужчины были в узких панталонах, шелковых чулках и парчовых камзолах, их парики были густо напудрены.