Один против судьбы

Взгляд горбатого органиста не был на этот раз таким же испытующим, но в нем все же виделась подозрительность. Не нагромождает ли все новые препятствия перед собой его упрямый ученик, чтобы оттянуть отъезд из родного города?

— Это неплохо, — сказал он, однако, снисходительно. — Музыкант должен иметь основательное общее образование. Иначе может случиться, что из него вырастет существо с чувствительными ушами, только и всего. Но чувствительными ушами и осел обладает. Меня только удивляет внезапность твоего решения. Как-никак университет в Бонне существует третий год!

И он бросил проницательный взгляд на смущенное лицо Людвига.

— Я не тороплюсь в Вену еще по одной причине, — ответил он учителю.

— Это тайна?

— Нет. Я боюсь, что меня постигнет судьба Моцарта.

— Судьба Моцарта? Но ей ты бы мог только завидовать! За исключением старого Гайдна, в Европе нет музыканта более прославленного.

— И, несмотря на это, он летел вниз головой с лестницы архиепископского дворца. Наш курфюрст далеко не ангел, но он не позволяет себе и не позволит другим пинать ногами своих музыкантов!

— Ах вот оно что, — едко протянул Нефе. — Юноша хочет оставаться запеленатым в боннских пеленках, а свое будущее готов отдать за поглаживание по головке. Это верно, у нас людям не дают пинков. Зато у нас могут замуровать человека в канцелярских бумагах!

Людвиг опустил глаза, а негодующий капельмейстер язвительно вопросил:

— Значит, о Вене ты уже не помышляешь?

— Конечно, помышляю. Я непременно поеду! Но мне кажется, что близятся перемены и скоро нам всем будет легче дышаться.

— Что означает — нам всем? — раздраженно спросил Нефе.

— Что-то огромное готовится во Франции и отзовется у нас. Всем это ясно, маэстро. Король запутался в долгах. Чтобы найти выход, созвал Национальное собрание. Но третье сословие отказывается и пальцем шевельнуть до тех пор, пока не будет провозглашено сословное равенство.

— Равенство между дворянином и простым человеком? — горько рассмеялся Нефе. — Ты, стало быть, решил дожидаться, пока поумнеют короли? В таком ожидании прошли тысячелетия! — Нефе махнул рукой.

— Вы, молодые, верите в возможность скорых перемен, в революцию. Но я наблюдаю мир на четверть века дольше, чем ты! Если и приходилось видеть какое-нибудь движение к лучшему, то чрезвычайно медленное. Но… как знаешь.

Нефе не смог предвидеть той бури, которая разыгралась во Франции через несколько недель и потрясла всю Европу.

По случайному стечению обстоятельств «камерный музыкант» Людвиг Бетховен находился в княжеском дворце, когда пришла первая весть из Франции.

В этот июльский день у курфюрста были гости. Под номер они прогуливались в саду, где их овевал свежий ветер с Рейна. Потом был ужин в зале.

Неподалеку от стола разместилось четверо музыкантов, одетых в соответствии с дворцовыми предписаниями. Людвиг, облаченный в ненавистный зеленый фрак, в завитом, как полагалось по приказу, парике, с мрачным лицом исполнял свою альтовую партию.

Он всегда чувствовал себя оскорбленным, когда должен был играть в то время, как господа под блеском сотен свечей, предаваясь чревоугодию, не очень-то слушали музыку.

Вдруг появился камердинер и почтительно подал князю на серебряном подносе письмо с большой сургучной печатью.

Письмо в разгар вечернего пиршества! Кто и почему осмелился оторвать курфюрста от любимого занятия?

За столом затихли, все не спускали глаз с архиепископа, молча читавшего послание.

…Господа остались одни. Необходимо было оценить поразительные новости, доставленные гонцом из Парижа. Однако музыкантам все стало известно, прежде чем они покинули дворец. В кухне они увидели измученного, с запавшими глазами гонца. Он жадно ел и пил, но, как истый француз, не скупился на слова. Поэтому, прежде чем его позвали к господам, обо всем были подробно осведомлены повара, камердинеры, лакеи и музыканты.

А известия были поразительные. Четырнадцатого июля парижский люд поднялся и бросился к арсеналам. Были взломаны склады, где хранились ружья, порох, ядра.

Король послал против них войска. По они отказались стрелять и приветствовали восставших криками: «Да здравствует народ!»

Восставшие устремились в королевскую тюрьму Бастилию. Они ворвались туда, перебив приверженцев короля. Коменданту тюрьмы маркизу де Лонэ отрубили голову и вздели ее на копье. Голова старшины парижских купцов тоже попала на острие пики.

— Ре-во-лю-ция, ре-во-лю-ция! — несся этой ночью по улицам Бонна суровый и могучий клич. Конечно, в столице курфюрста не отважились на сколько-нибудь решительное выступление, но восторг горожан и простого люда был явным.

Когда на другой день Людвиг пришел в университетскую аудиторию, он не узнал ее. Возбужденные голоса неслись к потолку из темного дерева. Молодежь группками горячо обсуждала последние новости. Потом появился молодой профессор Шнейдер, поэт и прославленный оратор, и прочитал полные огня стихи о революции, сочиненные этой ночью. Молодая аудитория отозвалась на них долго не смолкавшими криками восторга.