Один на льдине

Казаться, а не быть. Вот формула современного успеха. Плевать, что ты есть на самом деле. Главное — что о тебе думают и говорят, каков твой образ в восприятии окружающих. Весьма тошнотворная правда…

Мало быть гениальным писателем! Надо еще и казаться таковым! Чтоб не оплевали, не игнорировали, оценили по достоинству и осыпали розами и златом.

Вот есть удивительный и показательный пример в русской классике — Фаддей Булгарин. Человек предельно оклеветанный, с предельно грязной репутацией. Доносчик и платный агент, Пушкина травил. А откуда мы это знаем? А нам написали, и мы прочли. У кого? Да уж не у друзей его. У врагов.

А друзья-то у него вообще были? Были. Кто такие? Грибоедов, Рылеев, Кюхельбекер. Вот те раз. Все рано погибли.

И мы начинаем разбираться в биографии Фаддея Булгарина, в его личности и творчестве — и выясняются-то вещи удивительные! Что у него было тяжелейшее детство, что нищего и беззащитного польского мальчика, который по-русски-то плохо еще говорил, командир роты однажды выпорол так, что он месяц пролежал в госпитале. Что Булгарин — боевой офицер, кавалерист, улан, участник многих сражений наполеоновской эпохи, не единожды ранен и награжден; в период мира между Россией и Францией служил в наполеоновской армии командиром уланской роты, награжден орденом Почетного Легиона.

Что он основал первую в России частную газету с политическими новостями, с него современная русская газета началась, там была масса разделов, им основанных. Что он родоначальник русской фантастики, и физиологического очерка, и фельетона. И что он — автор первого — первого! — русского романа, «Иван Выжигин», который читали все читающие люди той России, тираж 10 000 экземпляров, что в 10 раз больше пушкинских, и переведен сразу на 8 европейских языков, больше не было с русскими книгами той поры подобных случаев и близко. И одновременно почти с Загоскиным он родоначальник русского исторического романа, его «Дмитрий Самозванец» вышел ну каплю позже «Юрия Милославского» Загоскина и прогремел, и тоже слава и огромные тиражи. И не было у поляка, сына ссыльного революционера, никаких связей — только собственным умом и талантом, собственной энергией. Классический selfmade man.

И с Пушкиным у него до 1830 года, до выхода «Дмитрия Самозванца», прекрасные отношения были, пока тот его в плагиате не обвинил. (Причем то обвинение в плагиате давно стараются даже не поминать, критики оно не выдерживает.)

И не писал он никаких доносов, а составлял иногда обзоры русской культуры и давал рекомендации — как, впрочем, и Пушкину случалось, и прочим. И разбогател он заслуженно собственным трудом. И помогал многим, а ему никто. И «Горе от ума» друг Грибоедов ему доверил, и архив арестованного друга Рылеева он укрыл и сохранил. А доводилось ему самому, напротив, сидеть под арестом по царскому указанию: непочтительно отозвался о книге, понравившейся Николаю. Николай выразил неудовольствие разносной рецензией — так в следующем номере Булгарин напечатал еще большую поливу. Ну, так пришлось наглеца посадить слегка.

Откуда же такая несправедливая, грязная, злобная репутация?!

А слишком значителен и независим он был. Слишком высоко сиял и много значил в русской литературе и издательском деле 1820–40-х годов. Многим помогал — а ему никто. Он был самым читаемым, самым успешным, самым зарабатывающим, самым влиятельным в своей области. Тираж газеты огромен, от рецензий зависят продажи и заработок, зависит репутация книги и автора. Ну — и кто не взревнует? За что же ему так много всего досталось?!

Поначалу критика Булгарина хвалила, и Пушкин хвалил, и Белинский. Но терпеть чужой превосходящий успех под своим носом трудно.

Зависть и ревность. Ревность и зависть. К тому, кто своей значительностью умаляет и принижает значительность твоего положения и успеха в твоих собственных глазах. Его успешность делает тебя мельче — а это вызывает активное желание изменить положение. И если ты не можешь стать выше него — необходимо его опустить ниже себя.

Уязвленные завистники всегда объединяются в мнении, что предмет зависти ничего особенного из себя не представляет. Его успех — незаслужен, читатели имеют низкий вкус, да и человек он пустой и скверный. И ждется только повод, чтоб выплеснуть свою ненависть открыто; а если повод не находится — его выдумывают.

Не в силах конкурировать с Булгариным ни в литературном успехе, ни в издательском, его стали поносить — от обычной литературной критики и до черной ругани. И вот тут шляхетская гордость Булгарина, его независимость материальная и во мнениях, вспыльчивость и прямота его характера, не раз отмеченные современниками, — сыграли с ним дурную шутку.

Он полагал, что писатель и благородный человек не должен опускаться до полемик с критиками и клеветниками. Должен быть выше. Такая точка зрения существует, и вы с ней много раз столкнетесь. Но! Он просчитался в одном. В российском общественном мнении весьма силен закон тюрьмы: если ты не снизошел до ответа клеветникам и промолчал — значит, по факту ты признал их правоту и такой ты и есть.