Один на льдине

Или. Живет сейчас в Петербурге замечательный писатель Александр Покровский. Бывший флотский офицер, подводник, служба на северах, куча автономок. Книги «Расстрелять» и «Расстрелять-2». Остальные не так, хотя и фильмы по ним были; но эти — шедевры! Жесткая короткая и очень короткая проза. Флотская, мужская, жесткая. Юмор непередаваемый, стиль просто блестящий местами, познавательно до дрожи. Хохот неудержимый! Фразы влипают в память. «Комдив повис на своем скелете, как шинель на вешалке, временно утеряв интерес к продвижению по службе». «Фуражка вращалась на шишке, как сомбреро на колу». «И замполит улетел в люк, выпучив глаза, как ночной лемур». Матерные фразы цитировать не буду. Жизнь подводника без мата не существует, сами понимаете.

Для критики он не существует. «Не вращается». Не делает плавательных движений в литературной жизни. Здоровенный красивый мужик. В гробу он их всех видал. Так конечно.

А четвертое, дорогие друзья, существует зависть. И писательская ревность. Если кто-то пишет лучше тебя, преуспел больше тебя — у собратьев происходит разлитие желчи и в животе поднимается мировая тоска.

Про зависть надо понимать. Человеку свойственно стремление к самоутверждению. Это социальный инстинкт: занять как можно более высокое положение в своей группе и своем социуме. И он имеет два аспекта: позитивный и негативный. Один — это стать значительней и выше всех. А второй — опустить всех ниже себя. Потому что это относительно: меришь себя-то относительно других.

А самая жестокая и беспощадная борьба — внутривидовая. Потому что президенту и олигарху ты явно не конкурент. Но уж промеж собратьев — шалишь! Тут ходьба по трупам — нормальный вид спорта.

Вот пролетарий из пролетариев — это актер. У него нечего продать, кроме себя самого. Он, его фактура, тело, лицо, голос, талант. А конкуренция на хорошие места и роли страшная! Какая там ревность, какие интриги, какое подсиживание друг друга, какие трагедии самолюбий — это ж непосвященным трудно себе представить! Там сожрать конкурента — святое же дело, аж хруст стоит! Как шла по головам великая Сара Бернар! Ну и вообще — вспомним хоть «Театральный роман», там еще все приличия соблюдены в изложении.

Здесь вы, если хотите понять, должны отбросить гуманистические иллюзии, привитые школой и русской классикой. Вы должны въехать в психологию, в сознание и подсознание, а это весьма мутная среда.

Вот Евтушенко. Слава его в 60-е годы была беспрецедентна, да и потом до конца Советского Союза по инерции. На его вечера попасть было невозможно. Его книги купить было невозможно. Он собирал стадионы! Он объездил с выступлениями весь мир, его принимали мировые знаменитости и дружили с ним, его президент США с госсекретарем принимал лично — никто больше этой чести не удостоился. И. Он многим помог. Тому же Бродскому помог. А под конец жизни он составил огромную, в пяти томах, беспрецедентную, «Антологию русской поэзии». И похоронить себя завещал в Переделкино, рядом с Пастернаком.

И что? И в нынешних изложениях советской послевоенной литературы его почти что нет — ну, присутствует наряду со многими еще. И все это усыпалище пребывает в тени раскидистого дуба Бродского — Бродский как зонтик над всем пространством советской поэзии раскинулся. Он не сам раскинулся — его раскинули. Я ничего сейчас абсолютно не имею против Бродского! Но он не сам. И все было не так. И Евтушенко — а равно многие еще, которые печатались и были знамениты и даже — страшный грех! — преуспевающи, они отнюдь не насаждались официально, отнюдь не вменялись партией в обязательный список изданий, не занимали секретарских мест. Их и критиковали жестоко и несправедливо, и зажимали, и жизнь портили, — но все же давали дышать и работать. Но все неудачники, все обойденные, все недобравшие успеха — тихо ненавидели. И при смене власти, после смерти — тусовка стала кусать, а поклонники состарились и поумирали, такое дело.

Особенность русской литературной жизни — сочетание трупоедства и некрофилии. Русской литературной тусовке, критикам и литературоведам вкупе с ориентирующейся на их мнения гуманитарной интеллигенцией, свойствен позорный порок. Простите за некорректную прямоту. Они склонны перепланировать кладбища и менять памятники на могилах и сами могилы местами. Постфактум они обожают по своему усмотрению и разумению переписывать историю литературы. Причем если одним сооружают мавзолеи, то другие могилы норовят обгадить, дать зарасти травой или вовсе выкинуть покойников за ограду. Милейшие люди. С живыми за это сажают. А покойники молчат, а современники уходят в мир иной.